Год любви

Время от времени кто-нибудь из моих знакомых, приезжая в Париж, вспоминал, что я живу в этом городе. И так как в то время у меня еще не было телефона, пару раз случались неожиданные визиты, знакомые, которых я долго не видел, появлялись без предупреждения. Они вдруг оказывались в моей комнате с видом во двор, сидели в ней, и на их лицах читалась жажда насладиться Парижем, готовность к приключениям, которую они привозили из Швейцарии, здесь ведь они были по-настоящему свободны и готовы на любые гнусности, как говаривал о себе мой дядя Алоис, будучи в хорошем настроении, хотя его слова вовсе не подходили к нему, человеку добропорядочному. Но мои визитеры ждали чего-то такого, и я выводил их в город — показать квартал. Мы проходили по Арабской улице, у Барбе-Рошешуар, сквозь весь этот Восток, и я обращал их внимание на очереди и кучки мужчин у входа в публичные дома, тогда здесь и в самом деле еще были эти заведения, заглянув в зарешеченную стеклянную дверь, можно было увидеть в темном вестибюле полуобнаженных проституток разного цвета кожи и разных рас, сильно накрашенные лица, из-под нижнего белья выпирает плоть, картины, как в фильмах Феллини. Вот у этих-то окошек и стояли безработные или одинокие мужчины, поначалу я так и думал, что они стоят в очереди, так как спрос, наверно, превышает предложение, но из стоявших в очереди редко кто входил внутрь, и я заметил, что многие стояли там и воображали, что было бы, будь у них необходимая сумма денег, чтобы оказаться внутри. Мы выпивали по стаканчику белого вина или рикара в баре на углу, а пока болтали, взволнованные жизнью незнакомого города и нашей встречей, я думал про себя, что лучше было бы мне остаться дома. У моей двери, три замка, два английских и один нормальный между ними, да к тому же еще и защелка на цепочке. Замки вставила моя тетя, как сейчас вижу, вот она выискивает из связки нужный ключ, чтобы запереть дверь, в другой руке у нее сумочка из крокодиловой кожи и поводок, на котором она выводит собаку, и это запирание двери — целая процедура, за которой я наблюдал с умилением, ожидая несколькими ступеньками ниже. И теперь всякий раз, когда я вожусь со всеми этими замками, я вижу рядом с собой свою тетушку, такое впечатление, словно на одного человека наложилось отражение другого, и тогда моя возня с замками кажется мне чем-то запретным, словно я ограбил, обманул свою тетю, лишил ее этой квартиры, чуть ли не лишил ее самой жизни. Она ведь никак не ожидала, когда ехала провести отпуск в Эвиане, что умрет там, и уж вовсе не собиралась оставить мне эту квартиру со всем ее содержимым, со своими личными вещами, она не думала о наследнике, не оставила завещания, вообще была человеком крайне недоверчивым, все запирала, сама запиралась за тремя замками, а когда выходила, запирала свое добро от взломщиков. А теперь все это стало моим.

Тетя была до некоторой степени сентиментальна и великодушна, но не щедра, а скорее экономна, домовита, недоверчива. Ведь всю жизнь она прожила одна, не зависела ни от кого и потому научилась добиваться всего своими силами, elle sait se defendre, говорят здесь, она умеет постоять за себя, поэтому она ни при каких условиях не допускала, чтобы кто-то заглядывал в ее карты. Когда я закончил учебу, она сообщила, что хотела бы сделать мне в связи с этим большим событием подарок, мой дорогой малыш, писала она мне, у твоей тети нет того, что называют состоянием, но у нее есть представление о семейных узах, и в связи с удачно или всего лишь благополучно выдержанным экзаменом она хочет подарить мне некоторую сумму или первый взнос или назови это как хочешь для покупки маленького пикапа. Во время одного из моих приездов в Париж она снова завела речь о своем обещании, сказав со вздохом, что перед моим отъездом подарит мне тысячу франков. Я был тронут и обрадован, и за ужином, который здесь всегда бывает очень поздно, отчего мне оставалось совсем немного времени, чтобы успеть на ночной поезд, я все время думал, не забыла ли она о своем обещании, она ничем не выдавала своей готовности вручить мне подарок. Я выпил кофе, после кофе — еще одну, последнюю рюмку вина, потом уложил свои вещи, а она все еще ни слова не говорит об обещанной сумме. Ну что ж, подумал я, не стану ни о чем ей напоминать, или она сама начнет этот разговор, или забудем обо всем. В последний момент, когда я уже надел пальто, она подошла ко мне с конвертом в руках и злым выражением лица: вот, сказала она, то, что я тебе обещала, возьми, да смотри не потеряй.