Год любви

Штольц постучал и вошел в кухню, низкую, но просторную и очень теплую. За столом сидели двое — мужчина и женщина. Они уж беспокоиться начали, где он запропастился, сказали хозяева. Отвечая, Штольц заметил, что говорит странным сдавленным голосом, так как старается задержать дыхание, чтобы поменьше чувствовать здешний отвратительный запах. В доме пахло не кухней и не стойлом — это бы еще куда ни шло, — а гнилью, вернее, так, как пахнет в затхлых, непроветренных старушечьих комнатах. Запах гниения словно бы насыщал воздух, и наверху, один в смежных комнатках — спальне и гостиной с жарко натопленной дровяной печью, — он уныло подумал, что при такой вонище долго в этом доме не выдержит. Распахнув окна, он плеснул в миску воды из приготовленного хозяйкой кувшина и опустил туда руки, не то чтобы из потребности умыться, скорее просто хотел выиграть время. Потом спустился в кухню, к хозяевам.

Ужинали оладьями, а для него хозяйка вдобавок поставила на стол большую стеклянную банку, где среди застывшего серого жира виднелось что-то темное. Консервированная колбаса была вкусная, но пахла тошнотворно. Мерзкий запах в доме не иначе как шел и от этих консервов. Он ел через силу и, чтобы отвлечься от гадких ощущений, завел разговор. Дескать, устал с дороги, да и в автобусе уже клевал носом. Поэтому стоит, пожалуй, сейчас же отправиться на боковую. Он никогда не любил приезжать вечером, по утрам-то все выглядит совершенно по-другому, и вообще, целый день впереди, а вечером что? — только постель.

В постели Штольц опять услышал давешние хлопки. И решил завтра выяснить, откуда они берутся.

Часов у Штольца не было, поэтому, проснувшись, он не знал, сколько времени. Может, совсем раннее утро, а может, и полдень. За окном серый полог неба над усталыми полями, средь которых множеством мелких извивов струилась укрытая ивами и кустарником речушка. А за нею враждебной стеной высились леса.

В комнате было холодно, поэтому он быстро оделся и пошел вниз, показаться хозяевам. Снова на него навалился мерзкий запах дома, и теперь он увидел полчища мух, которые с жужжанием метались вверх-вниз по стеклам и гудели в коридорах, будто миниатюрные круглые снарядики. Оказалось, что к задней стене дома пристроена веранда, когда-то наверняка красивая, но сейчас наводившая разве что на мысли о заброшенном приюте для престарелых и убогих. Стекла в окнах мутные, кое-где в трещинах и латках, деревянные рамы и панели обветшали, краска на них выцвела и осыпалась. Служила эта веранда чуланом, во всяком случае, ничто не говорило, что ее хоть изредка используют по назначению. Кроме мух, никого живого тут не было.

Вернувшись наверх, он застал в своей комнате хозяйку. Она растапливала печь, высыпала в топку принесенный жар и сунула несколько полешков. Рядом с печью стояло ведерко угля. Под треск огня он ополоснул лицо и вымылся до пояса. И уже собирался пойти в кухню, когда опять вошла хозяйка и поставила на стол поднос с завтраком. Он ел в одиночестве, глядел на поля и следил, чтобы мухи не садились на масло и на тарелки. Старался вместе с мухами прогнать собственное уныние.

Не слышно ни единого человеческого звука, от полей тоже веяло безмолвием, которое пугало его. В порыве отчаянной тоски вспомнилось мимолетное блаженство проселочной дороги, охватившее его после автобуса. Мысли разбегались по всем возможным направлениям, он думал теперь и о Калабрии, и об острове, и — прямо-таки с болезненным чувством — о своей ночной комнате дома, об этой дежурке, куда проникал визгливый скрежет трамваев по рельсам. Безмолвие нового окружения он воспринимал как густеющий туман или как трясину. В конце концов не выдержал, надел сапоги и вышел на воздух.

Снаружи и при свете дня дом выглядел на удивление привлекательно, чуть ли не благородно. Это была длинная двухэтажная постройка изящных пропорций, с выступающей средней частью, над дверью которой красовалось что-то вроде герба. Интересно, куда эта дверь ведет? — подумал он, ведь накануне вечером он вошел в другую дверь и очутился прямо на кухне. Вообще удивительно, что дом такой длинный, внутри-то просто жуткая теснота. Одно крыло, видимо, нежилое — по крайней мере, несколько окон с той стороны заколочены досками. В нынешнем состоянии все казалось обветшалым. Зато хозяйственные постройки через дорогу были прочные, каменные, аккуратно расставленные вокруг площадки, похожей на казарменный плац. Хлева, сараи и усадьба выглядели сиротливо, заброшенно. Штольц постоял, недоумевая по поводу здешнего безлюдья, как вдруг во двор завернула ватага гусей и направилась прямиком к нему. Вожак вытянул шею, зашипел и, возбужденно виляя гузкой, ущипнул его за ногу. Отогнать гусака не удавалось, и Штольц, которому было решительно нечем обороняться — разве что пойти в рукопашную, хоть и боязно, — поневоле обратился в бегство. Помчался прочь в надежде подобрать камень или прут, а потом быстро зашагал в поля, ретировался в направлении речушки.