Год Людоеда

Он выехал на Выборгское шоссе и, ожидая встречи со своим любимцем особняком, в реставрацию и благоустройство которого пришлось вложить около сотни тысяч «зеленки», испытал ощущение, знакомое ему по первым годам его неожиданного богатства. У Игоря захватило дух, он ведь практически сам добился столь непредсказуемой высоты! Отсюда уже недалеко и до столицы, а там он приблизится к еще более высокой власти, можно сказать, действительно наивысшей в этом разгромленном на осколки, но чем-то все еще милом ему государстве.

Но пока, мой друг, Питер — твоя колыбель и вотчина! Мог ли ты когда-нибудь мечтать, Игореня, что станешь жить в собственном дворце? А помнишь, как стрелял у Мстислава пять-десять совковых рублей до получки и считал неразрешимой проблемой покупку новых брюк и ботинок? А сколько раз тебя, имевшего уже в студенческие годы столь солидный вид, залавливали в транспорте без билета или с пробитым неделю назад талоном?

Конечно, ты многим обязан Славке, царство ему небесное! Но Самонравов чересчур демонстративно тебя презирал, считал своим рабом и хотел, наверное, всю жизнь контролировать каждый твой шаг. А тебе это надо? Но главное, конечно, иное: он слишком плотно сидел на игле и уже не контролировал ситуацию. А ситуация, кстати, складывалась отнюдь не в его, а значит, и вашу пользу: его идея с продажей чужих квартир и прокруткой денег с треском провалилась. Да, следует сделать поправку на ситуацию: один обвал, второй обвал, смены правительств, узаконенное беззаконие — все это так, но кому от этого легче?! Отвечать-то пришлось бы всем! И не в последнюю очередь Игорю. А поскольку все документы по долгам были оформлены на Самонравова, то с его исчезновением могли быть сняты все вопросы и, что важнее всего, — всяческие претензии. А что за жизнь наступила бы у Славки через пару месяцев, когда уже стало бы некуда отступать?

В былые годы Самонравов вызывал всеобщее восхищение — это был человек, умевший делать деньги из ничего. Например, когда разрешили самые примитивные формы предпринимательства, Славка тотчас учредил несколько контор, естественно не на свое имя, к чему, в силу некомпетентности и амбициозности, стремилось большинство, а на человечков, которых принято называть «никто и ничто». На фирмы выделялись кредиты, деньги перекачивались с одного счета на другой, ими оплачивались какие-то мифические услуги, при этом документация велась исправно, и ни у одного контрольного органа не было ни малейшего шанса хоть к чему-нибудь прицепиться. А какие деньжищи Самонравов огреб на посредничестве в выдаче гуманитарной помощи? А на страховании пенсионеров?..

Одним словом, всей своей грешной жизнью Славка вполне заслужил высшую меру наказания, подобно другим ярким криминальным личностям этого неповторимого по своей озлобленности времени. Кстати, Кумиров ни в коем случае не исключал и себя из списка смертников: кто-то и на него точит зуб (да, знаем, знаем вас, самые мои близкие и дорогие люди!), а когда и кому взбредет в голову подложить в одну из его машин взрывчатку или подпалить его резиденцию, — ну кто ж это угадает? Вообще же, за последние десять лет Игорь настолько привык к чужим смертям, что, не получая в течение по крайней мере месяца известия о том, что кого-то пора проводить в последний путь, он даже, пожалуй, ощущал некоторый дискомфорт.

«До чего все-таки важен в нашей жизни ритм, — находил Игорь ответ на свое беспокойство. — Эти отпевания и поминки — они, как финальные удары судьбы, словно бой барабанов и прочих ударных инструментов в оркестровой яме в конце симфонии, как своеобразный пароль жизни и смерти».

Вокруг Кумирова умирали люди самого разного возраста и положения: старики и младенцы, нищие и олигархи. Одни мучились болезнями, другие уходили в иной, неведомый пока (радость-то какая!) мир во сне, кто-то попадал в катастрофу, кого-то сражал, словно охотник зверя, киллер.

С каждым годом Игорь все чаще и тревожнее думал о том, куда же попадают те, с кем он в свое время простился? И что это может означать — рай и ад? Он даже пытался обратиться за толкованием к священнику, но это вроде бы всерьез задуманное предприятие почему-то никак не получалось, будто невидимая сила не допускала столь важного, наверное, для Кумирова разговора.

Еще чаще, чем о чужой доле, Игорь стал задумываться о своей — что конкретно необходимо для того, чтобы попасть в лучший мир? Первое условие — это, естественно, не грешить. Второе — правильно молиться и вообще жить по церковным канонам. Тоже не для него. А если пожертвовать Церкви серьезную сумму? Или построить часовню? Станет ли это гарантией его спасения? А если (прости, Господи?) как-то договориться?

Подобные дерзкие мысли приводили Кумирова в смущение, но он, к своему удивлению, не мог их обуздать и продолжал рассуждения о том, проложены ли все-таки в рай некие окольные пути.