Год Людоеда

Свидетели этой сцены видели, что Слизняк молниеносным ударом, нанесенным снизу вверх по незащищенному телу охранника, разрезал тому не только форменную одежду, но и живот. Когда Павел различил перед своим лицом салфетку, запятнанную красным цветом, будто завернутыми в нее цветами, то не сразу сообразил, что это — кровь, к тому же его собственная. Только опознав в центре «букета» окровавленный нож, Морошкин бросил взгляд на живот и увидел свои внутренности. «Они же сейчас вывалятся», — подумал Павел и обрадовался, что совершенно не пугается вида собственных потрохов, а, напротив, относится к происшедшему как к чему-то отстраненному и словно наблюдает за собой со стороны. А может быть, ему кажется, что он видит себя извне, поскольку раньше слышал и читал о таких ощущениях? Но все же он сейчас не там, не в своем изуродованном теле, а где-то еще, причем представляет собой все то же «я», которое только что находилось там, в окровавленном теле, обретшем теперь местоимение «он»…

— Горячее! — торжественно произнес Слизняк, с самодовольным любопытством глядя попеременно то на застывшего охранника, то на окровавленный нож. — Праздник!

* * *

Станислав заметил, что Слизняк готовится еще раз ударить Павла ножом, теперь уже по шее, чем, конечно, добьет парня. К отчаянию Весового, их разделяло метров десять, ко всему еще заставленных столами с сидящими за ними посетителями, которые, кажется, не очень-то понимали, что же здесь на самом деле происходит. Можно ринуться на Хомута, нагнуться, врезать ему головой в живот и хотя бы завалить эту тушу вместе с ближайшим столом, но как это поможет Морошкину? Можно рвануть к Павлу по столам, но он не успеет предотвратить удар. Неужели положение безвыходное? Ай, Соня-Сонечка, как же мне твоего парнишку спасти?!

Вдруг подлодка вздрогнула, накренилась, и раздался скрежет металла. Все посыпалось и смешалось, раздались крики, свет замигал, погас, снова вспыхнул и стал пульсировать, а сквозь протараненный корпус внутрь устремились вода и колотый лед.

Весовой увидел, что Слизняк резанул воздух, потому что Пашка уже упал. Хомуту же ударило отброшенным столиком под колени, он упал и смешался с публикой, бросившейся к выходу. Стас схватил катившийся по полу ананас и метнул его в Слизняка. Удар пришелся бандиту в правое ухо. Он отшатнулся, зло глянул на меткого охранника и ввинтился в людской поток, тотчас унесший его из поля зрения Весового.

Стас бросился к Морошкину, нашел его лежащим на полу, поднял и вместе с окровавленным стажером побежал к выходу.

«Афган, родные вы мои, все тот же Афган!» — повторял про себя Весовой, спускаясь по трапу на набережную, где в эвакуации помогали два бойца из вневедомственной охраны и два милиционера, которые обычно дежурили за пределами заведения.

Глава 17. История Артура Ревеня

Артур Вадимович часто вспоминал свое детдомовское детство. «Сирота при живых родителях», — называли его воспитатели. Действительно, мать и отец его были живы, причем живы они и теперь, когда ему самому уже за сорок, но оба они были лишены родительских прав, едва Артуру исполнилось пять лет. Вначале отлучили отца — по причине неоднократных судимостей за грабежи и разбои, позже мать — за пьянство, воровство и проституцию. Обоих несколько раз сажали.

Отсидев первый срок, мать появилась в детдоме. Ревень был тогда во втором классе. От матери несло перегаром. Женщина тискала и мяла мальчика, рыдала и хохотала. «Я тебя завтречка заберу, сыночек», — обещала мать.

Артур не спал всю ночь. Вставать с кровати запрещалось. В туалет разрешалось выйти только один раз. Мальчик лежал и представлял, как придет мать, мамочка. Вместе с ней, гордый и независимый, он пройдет через весь этот беспощадный к детям дом и окажется во дворе. Дворник отопрет колдовскую калитку. Артур перешагнет запретную черту и вступит туда, куда можно было пройти только по высочайшему позволению воспитателей: он выйдет за территорию детдома. Тогда для него это значило, пожалуй, не меньше, чем для космонавта первый выход в открытый космос.

Ревень ворочался в постели и вспоминал, все ли свои вещи он собрал. Мальчик вспоминал, где что хранится из его незамысловатого имущества. Особенной гордостью была почетная грамота за честно добытое первое место в чемпионате детдома по шашкам.

На следующий день мать не пришла. Она появилась через месяц. От нее снова разило сивухой, а под левым глазом мерцал перламутровый синяк. Воспитатели повели себя с нею строго и запретили в подобном виде являться в заведение, устрашая гостью тем, что не допустят ее до свидания с сыном.

Мать разрыдалась, упала на колени, стала умолять воспитателей простить ее и не уводить сына, потом вдруг начала материться и всех проклинать. Артуру она кричала сквозь слезы ярости, что заберет его через месяц, потому что пока у нее нет ни прописки, ни жилья, ни работы. Воспитатели с дворником выставили мать за ворота, а в случае продолжения скандала пригрозили милицией.

Мать ушла и больше не появлялась. Вскоре ее посадили еще раз за те же грехи.