Год Людоеда

Артур Вадимович соглашался и патрулировал вместе с другими водилами и слесарями из их парка определенный район, где все они чувствовали себя неоспоримыми хозяевами. Бывало, и пьянь всякую крутили, и шпану. А теперь это уже и не шпана, а рэкетиры, понимаешь, авторитеты, третейские судьи.

Откуда они все повылазили? Когда и где они успели вырасти? Может, их специально в секретных местах выкармливали, чтобы после этой самой долбаной перестройки вот так беспощадно натравить на беззащитный народ? Они ведь ничего не создают, а только отнимают, из глотки прямо выцарапывают, а то и самого со всеми потрохами заглотят, точно вараны пустынные. В старое-то время такие людишки негодные всю свою треклятую жизнь у позорного столба маячили. Им и уши резали, и ноздри рвали, то есть по-всякому отмечали это бесовское отродье, не способное ни поле пахать, ни дома строить, ни какую другую полезную работу исполнять.

Да что далеко ходить?! У них по старому адресу обитал один такой авторитет — дядя Михей-уголовник, горемыка одноногий. Да и пресмыкался-то не в своей берлоге, а так, словно зверь бездомный, — на лестнице: жена, видишь, Октябрина, кассир из рыбного магазина, что во дворе жила во флигеле, после очередного срока его на утраченную площадь не прописала. А если по-серьезному разобраться, то на кой он ей, такой красавец, нужен? Из пятидесяти лет почти тридцать за решеткой или проволокой промаялся. И сдох бы этот Михей-неудачник, если бы ему жильцы дома не пособляли, как это у нас на Руси заведено: кто чем мог — и шмотьем, и питанием. Народ-то у нас дурной, да добрый и рад всякую падаль пожалеть, а то и приютить, пока она ему от зависти да от злобы глотку не перекусит.

Михей тот целыми днями где-то прыгал на своих костылях, а вечером возвращался в парадную, будто за его дисциплиной кто следит и ежедневную явку отмечает. Вернется он, как скот с пастбища в стойло, сядет на подоконник, культю свою жалобно на батарею уронит и истребляет один чинарик за другим, те, что, наверное, на асфальте да в урнах за день нашустрил.

Молчаливый был Михей, царство ему небесное, бородатый, в глаза никогда не смотрел, а если выбора не остается, так куда-то поверх твоей башки заглядывает своими глазами, точно мукой присыпанными, и вроде даже не мигает.

Прожил Михей после последней ходки недолго, чуть меньше полугода, так и не дотянув до совсем уже близкого «полтинника»: саркома.

* * *

Смешно сказать, но Ревень и сам имел за свои сорок с небольшим года три судимости и, как шутили друзья, вполне мог по нынешним временам объявить себя таким-то растаким авторитетом.

Первый раз он залетел еще по малолетке, и, считай, просто ни за что. А как дело было? Пили-гуляли с корешами. А кто-то из ребятишек знакомых в это время у одной бабенки хату грохнул. Ну вот, а она, пострадавшая, возьми на следствии да и укажи на Ревеня: он, мол, соучастник ограбления, я знаю, видела. И как Артур ни крутился на суде, все одно припаяли двушку. В одном повезло — дали отсрочку. А в тот год, в честь столетия товарища Ленина, объявили амнистию. Так, спасибо кремлевскому мечтателю, все и обнулилось.

А во второй-то раз суровей вышло. Завелся у них в автопарке один слесаришко — стопроцентный халявщик: только все сядут после смены бормотушки отведать — он уже тут как тут. Ну, ему, конечно, стакан-другой отмерят. А он, оказывается, целую систему разработал. Он вычислил, кто когда работу заканчивает, и буквально пас каждую команду. Маляры усядутся — он в дверях; электрики только фугас выкатят, а он уже тут как тут.

Посмотрел Ревень на эту практику и как-то этому слесаришке советует: «А не пошел бы ты, как говорится, куда подальше?» — «Я?! — тот аж подпрыгнул. — Да я в десанте служил, да у меня черный пояс по боевому каратэ. Я тебя сейчас прямо тут одними ногами запинаю!» И правда, как дернется на Артура. А тот, как его в той же армии в секции бокса учили, не мудрствуя лукаво уклончик от лихой ножонки исполнил, а своей правой рукой слесаришке аккурат боковушку-то и выписал. Тот бряк на пол — и без движения. Что такое? Сотрясение мозга и перелом челюсти. А у слесаришки того злополучного свой человечек в РУВД имелся. И что? Присудили Артуру два года условно. Так опять же подвезло. Товарищ Горбачев, разрушая страну Советов, свою амнистию учинил, чтобы, наверное, всю нечисть, как джинна из бутылки, выпустить.

Ну а третий срок — это уж просто анекдот, впору какому-нибудь хохмачу со сцены вещать. Всего-то делов было: приобрел Артур ножичек. И не у какого-то там подпольного торговца, а в красочном, цивильном ларьке. Стал его с собой носить. А ради чего же еще деньги тратить? Такая штука, как нож, шофера, да и вообще мужика, всегда может выручить: где-то что-то отрезать, вскрыть, завинтить, — да мало ли какая нужда объявится?!