Год Людоеда

И вот как-то сидел он, ждал приятеля. Скучно стало, вышел из машины, пошел сигарет купить. Вдруг пьянчуга привязался да и не отлипает ни в какую. А тут еще наряд подошел: «Кто такие? Документы!» Все вроде в порядке — паспорт, водительское удостоверение, что еще надо? Пьянчугу, ясный пень, упаковывают. Ревеня отпускают. И вдруг один, молодой, по карманам решил похлопать. Ну так уж, для проформы Хоп! А здесь что-то есть! Э, брат, да это холодное оружие. Да вы что, мужики, вон этого оружия полные витрины; мой-то еще, считай, перочинный, сувенирного, скажем, образца, а можно ведь такой тесак купить, что любого медведя до хребта пропорет. Это, лыбятся, не наше дело, пошли.

Пришли в ментовскую. Артура с ходу — в клетку. Да вы что, в Бога-то верите? У меня ж там и точило у поребрика брошено! Дайте хоть домой позвонить или, если куда отправлять надумаете, так вот ключи возьмите, бабе моей передадите. Реакция — ноль

Через час дежурный выпускает, за собой ведет. Сели у его столика. Так, говорит, хочешь два года схлопотать? Да за что? Забери ты себе этот ножик, да я тебе еще и в придачу чего-нибудь отгружу. Вот и я к тому же: видишь протокол, бери, читай и подписывай. После этого я тебя отпускаю. А утром, до девяти утра, понял, не позже, принесешь двести баксов. Придешь, я при тебе эту штуковину разрываю. Нет — пеняй на себя.

Хорошо, начальник, отвечает Ревень, будь по-твоему: виноват, значит, надо исправляться. Все будет исполнено. Тотчас ему аусвайс и прочие причиндалы вернули и отпустили на все четыре стороны.

Вышел Артур на волю, дошел до метро, купил поллитровку, вернулся домой, выпил да и подумал: а чего я ему, гниде, такие деньги-то потащу? За них, считай, ремонт ходовой части можно выполнить, а я запросто так стану раздавать, будто с дочкой миллионера вожжаюсь? Нет, ребя, в этот кон ваша авантюра не пролезет!

Ну не пошел, а кто в выгоде-то остался? Через два дня повесткой вызвали. И — та же опера: год условно.

* * *

Последние годы Ревень по-разному представлял себе встречу с бандюками. Еще в начале девяностых он был решительно уверен в том, что если не отобьется сам, то призовет ребят из автоколонны и вместе они разметают с легкими телесными повреждениями любые блатные команды. Да ведь раньше так и происходило. Когда он работал, к примеру, на «Татре», а к нему «синяки», что сутками около пивнушек толкутся, из-за какой-то ерунды привязались, так он только шепнул мужикам — они тотчас встрепенулись: пять машин, в кабину — по три, подлетели, как пчелы из улья накрошились, забулдыг обступили; так те только увидели, что эти бойцы в комбинезонах да с монтировками, экстерном все уразумели, повинились и зареклись на перспективу к Артуру более не цепляться.

Ну а пару раз Ревень и сам за других подобным манером впрягался. И кстати, также все без потасовки улаживали: популярно объясняли людям, что мы своих ребят в обиду не дадим, а если пяти машин не хватит, так мы пятьдесят подтянем, а это уже сто пятьдесят мужиков, да у каждого в лучшем случае по монтировке.

К середине девяностых всенародно избранное руководство страны, о которой еще недавно пели как о нерушимой и непобедимой сверхдержаве, продолжало стратегически обозначать реформами такую ситуацию, которая обрекала всю трудовую жизнь страны, а в том числе и автобусного парка, в котором десять лет довольно беззаботно чувствовал себя Артур, на безнадежное вырождение. Последовавшие разруха и нищета разметали большинство друзей Ревеня. По горло насмотрелся он драм и трагедий, происходивших с разными, все менее далекими от него людьми. Уверенность Артура в убедительной победе над возможными врагами поменялась на нежелание связываться с агрессивными хищниками, именующими себя братвой.

К концу века Ревень стал испытывать панический ужас при любом намеке на столкновение с криминальными личностями. Он старался не выдавать своих чувств, особенно перед близкими, но сам частенько проигрывал возможные сценарии и, признаться, не видел себя в роли героя-победителя. Он считал, что подобную бесконтрольную власть присвоили себе в семнадцатом году комиссары, чекисты, энкавэдэшники и прочие беспредельщики — они также вторгались в чужие дома, разворовывали ценности, убивали хозяев, уводили жен. Да и бабы, наверное, в те времена старались выйти замуж за влиятельного коммунарика, чтобы оградить себя от бед и лишений магическим кругом приобщения к власти.

Может быть, поэтому, когда однажды его десятилетняя «пятерка», на которой он зарабатывал незаконным, как считали новые хозяева жизни, извозом, то есть юридически никак не оформив свое достаточно скромное дело, на приличной скорости влепилась в вишневый «мерс», Артур счел свою участь предрешенной, хотя и понимал, что эта авария была подстроена обладателями иномарки.

Все было сделано очень просто, но совершенно неожиданно для Ревеня. Причем не столько по действиям основных, как он считал, виновников ДТП, сколько по их затаенным намерениям, которые оказались для Артура роковыми и губительными.