Год Мамонта

— Мне незачем обращаться в Третий Биржевый. Я ученик Зодчего Гора.

Мужчина побледнел.

— Простите меня. Брант? Так вас зовут?

— Да.

— Простите. Оказывается, ошибся я. Что ж вы раньше не сказали! Меня зовут Хью, просто Хью. Вот мой адрес, приходите в любое время, — он протянул Бранту прямоугольник из толстой гладкой бумаги. — Пойдемте, я познакомлю вас с некоторыми людьми. Знакомство с ними будет вам полезно.

— Познакомьте меня вон с той дамой.

Хью посмотрел в направлении, которое ему одними глазами указал Брант.

— Не уверен, что это вам нужно.

— Это я решу сам.

— Будьте благоразумны. Некоторые знакомства опасны, особенно в столице.

— Я не собираюсь с ней спать.

Хью недоуменно хмыкнул, но не обиделся. Даже улыбнулся.

— Хорошо, пойдемте.

Даму звали экзотически — Аврора. Было ей лет двадцать восемь. Все в ней было сурово и надменно, от больших серых глаз, большого точеного носа, чуть искривленных от постоянной презрительной улыбки губ, до изящных рук в длинных, до предплечья, шелковых перчатках. Ступни, ноги, колени, бедра и жопа были у дамы наверняка не менее надменны, чем все остальное, но разглядеть их было нельзя — широкий кринолин до самого пола скрывал все, что можно было скрыть, и в этом тоже была доля надменности.

Окинув Бранта надменным взглядом, Аврора вежливо улыбнулась.

— Вы давно в Астафии? — осведомилась она равнодушно.

— Сегодня только прибыл.

— И как вам здесь? Нравится?

— Нет.

— Почему же? — тон все еще равнодушно-вежливый, но появился проблеск интереса в глазах. На тупого невежественного провинциала, чья деревня лучшее место на земле, Брант похож не был.

— Слишком вежливы люди и слишком помпезны здания, — сказал Брант. — Я бы предпочел, чтобы люди были помпезнее, а здания вежливее.

Провинциалом заинтересовались.

— А скажите, откуда именно вы прибыли? — спросили его.

— Из Колонии Бронти.

Некоторые лица окаменели, на остальных появилось подобие сдерживаемой улыбки. Черный юмор. Всем было известно, что после вторжения в Колонии живых не осталось. А он смел, этот провинциал.

В гостиной на невысоком подиуме выступал приглашенный комик. Ужимки его показались Бранту вульгарными, граничащими с пошлостью, но, очевидно, комик пользовался в столице популярностью, а полулегальность сегодняшнего его представления придавала его словам и жестам дополнительную пикантность.

— Говорят, — говорил комик грудным женским голосом, вызывая смех, — Великая Неприступница любит женщин. Это не так. Она любит только одну женщину. Правда, когда эта одна женщина хочет сесть, ей требуются сразу два стула, и возможно поэтому о ней иногда говорят во множественном числе.

В гостиной захохотали. Наверное, подумал Брант, имеется в виду какая-нибудь толстая любовница Неприступницы. Кто такая Неприступница, он знал еще в Колонии — сплетни из столицы, хоть и с запозданием, доходили к изгнанникам и смаковались в каждом доме.

— А то приезжал к нам сам Конунг Кшиштоф, — заговорил комик издевательским тенором. — Лет пять назад, посмотреть, чего у нас и как. Жить нас учил. Они ж, славы, загадочные, а движения славской души непредсказуемы совершенно. И склонны они к щедрости великой. Говорил он так, знаете ли, степенно, славской своей мудростию бравируя… — Комик заговорил баритоном со славским акцентом, — А надо вам, ниверийцы, знать, что мы вам помогать, а вы нам за то не шутить. Мы вас подкормить и подпоить, а вы тихо сидеть и понимать.

В гостиной захохотали.

— Ну, — сказал комик обычным голосом, — наш грозный но справедливый Фалкон прикинулся добродушным и гуманным, это вообще в нашем ниверийском характере — я вот смотрю сейчас на лица, все так гуманны, так добродушны, а мечи на перевезях просто так болтаются, для красоты.

В гостиной засмеялись.

Брант понял метод комика. Говоря крамольные якобы вещи, комик не забывал льстить аудитории. И, самое интересное — Фалкону тоже! Какая же это оппозиция, подумал Брант. Это же просто театр, видимость оппозиции, да еще, возможно, спонсированная сверху видимость. Будь здесь Фалкон, он ушел бы, надуваясь от гордости, польщенный.

— Добродушный Фалкон говорит, да, конунг, да, властитель славов наизагадочных, так именно мы и будем себя вести и поступать. Ты только пришли нам пожрать, а то ведь проголодаемся. А мы ведь страшные, когда голодные. Еще вдруг вспомним славное прошлое, нападем на кого-нибудь, может даже на вас, леса ваши подпалим, города скосим.

В гостиной смеялись люди, которым нравилось, что они страшные, когда голодные, и нравился понимающий и ценящий это Фалкон, и ужасно нравился этот дурак, славский конунг, который испугался и дал пожрать. И правильно испугался. Еще бы он не испугался.

Брант ошибался. Он только что прибыл в Астафию и еще не разбирался в ньюансах. Оппозиция действительно существовала, но собиралась вовсе не здесь.

К нему подошел средних лет представительный мужчина, щегольски одетый.

— Молодой человек, — сказал он тихо, — мне хотелось бы с вами поговорить. Перейдемте в соседнюю залу.