Год маркетолога

– Кристофер, я бы тебя поцеловал при всех, если бы ты мне не сказал уже, что от одной мысли об этом тебя может вырвать.

– Что такое «вырвать»? – поинтересовался Кристофер.

Маша вставила два пальца в рот и сделала характерный жест. Все засмеялись, и это был смех облегчения. Не все было ясно до конца, но свет в конце тоннеля появился.

– Так, – Андрей встал с кресла, понимая, что нашлась недостающая плашка и паззл неожиданно сложился. – Кристофер, пусть юристы проработают дилерский контракт и напишут заключение, какими последствиями нам грозит его нарушение. Пусть напишут, что мы постараемся сделать соответствующие дополнения, но не успеем подписать их со всеми дилерами до конца года. А до конца года нам нужно продать плановое количество этого дерьма, чтобы потом уже никто не приставал.

– Это невозможно, – попробовала отыграть Мария.

– Невозможно? Назови мне бонус, который заставит продавцов шевелиться? Десять?

– Пятнадцать.

– И ты подписываешься под планом?

– Да.

– Ок. Костя, завтра выпускаешь бюллетень, что за каждую проданную штуку по цене не ниже... сами решите... бонус в пятнадцать тысяч долларов. И еще. Надо бросить собаке кость. Напиши им, Костя, что, поскольку мы оказались в столь трудных условиях, нам нужно еще больше обучения, еще больше информации по конкурентам и так далее, сам знаешь. В заключение хочу сказать, что это большая честь для меня – работать с такой профессиональной командой.

Всю эту дискуссию я попытался воспроизвести Ирине за ужином, в очередной раз продемонстрировав полное непонимание текущего момента. Ирина вообще выглядела какой-то напряженной последние дни и, вопреки нашему правилу ничего не таить и ничего не накапливать, отделывалась ничего не значащими ответами. Но меня это не устраивало, дома я хотел мира и согласия и попытался растопить невесть откуда взявшийся ледок отчуждения. Мы сидели на кухне, Ирина приготовила зеленый салат с фруктами и кедровыми орешками (в основном для себя) и, стоя у плиты, жарила вырезку исключительно для меня – себе она позволяла полноценный ужин не более двух раз в неделю. Мы нечасто говорили о работе, только если случалось что-нибудь по-настоящему интересное, а сегодняшняя история вполне этому соответствовала. Ирина слушала молча, потом разложила еду по тарелкам и сказала:

– Извини, что перебиваю. Ты вино будешь, сок или минеральную воду? Или, может быть, пиво?

Я выбрал минеральную воду, но желание продолжать рассказ пропало. Минуту примерно мы ели в полном молчании.

– Мясо мягкое? – спросила Ирина, не глядя в сторону мяса, то есть в мою сторону.

– Да, спасибо, очень вкусно, но все равно непонятно, почему ты не хочешь со мной разговаривать.

– Я хочу с тобой разговаривать, – ответила она, все еще не глядя на меня. – Просто я по наивности решила, что тему твоего гениального начальника мы уже обсудили и больше к ней не возвращаемся. – Теперь она смотрела мне прямо в глаза, и взгляд этот говорил, что она по-настоящему раздражена.

– То есть ты не хочешь слушать о моей работе? Тогда останови меня и все. Я в этом смысле очень понятливый.

– Лучше бы ты в чем-нибудь другом был понятливым, – сказала она после паузы, будто решала, говорить или не говорить. Тучи висели такие тяжелые и так долго, что дождь не мог не пойти.

Но это я понял потом, а в тот момент растерялся, потому что не знал за собой никакого греха, кроме звонка Насте, да и не помнил тогда про него. Ничего подобного от Ирины не слышал за все годы знакомства и совместной жизни. Это был явный перебор, независимо от того, что там у нее случилось. Именно так я и сказал:

– Что бы у тебя ни случилось, я не хочу вести разговор в подобном тоне. Или ты объяснишь мне, что происходит, или...

– Или что? – с вызовом спросила она. – Может быть, ты меня ударишь?

– Мы поговорим в следующий раз...

– Хорошо, – она встала из-за стола, – помой посуду, если тебе не трудно. Я устала.

Вышла с кухни, и я услышал, как в ванной комнате на ключ закрывается дверь.