Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области

На страже этих интересов г-н Нуланс стоял незыблемо твердо. Именно его присутствие в области оградило эту русскую окраину от хищнических английских и американских концессий. Правительство области, может быть, в тяжкие периоды своих финансовых кризисов было бы менее твердо, если бы оно не было связано по рукам и ногам договорами, инициатором которых был г-н Нуланс.

Ни одна союзная страна не могла приступить к эксплуатации области без согласия на то представителей и других стран. Не будь этих условий – все лесные богатства края и обе железнодорожные линии были бы в нерусских руках на много лет вперед.

Генерала Айронсайда я не застал в штабе и, вновь перейдя площадь с удивительно уродливым памятником Ломоносову, направился в «присутственные места», чтобы представиться главе правительства Н.В. Чайковскому.

Первое впечатление от встречи с Николаем Васильевичем было очень хорошее. Я увидел перед собою высокого, представительного, пожилого человека с большою, совершенно белою бородою. Из-под больших нависших бровей на меня глядели суровые серые глаза. Николай Васильевич умеет смотреть прямо в зрачки, что на меня лично производит всегда сразу самое хорошее впечатление. Весь облик его, манера говорить, манера держать себя обличали истинно русского человека строгого русского закала, сказал бы я.

Я очень хотел бы охарактеризовать его в сжатых словах, но этого нельзя сделать. Николай Васильевич – это целая эпоха.

По словам самого Николая Васильевича, он много раз шел во главе кружков и обществ передовых политических течений, проповедовал новую религию, будучи плотником в Канзасе, знал всю русскую политическую эмиграцию по всей Европе и особенно близко в Англии.

Как истинный патриот, он вернулся в Россию во время Великой войны и, как знаток в вопросах кооперации, много работал на организацию снабжения армии.

Я думаю, что Николай Васильевич больше всего отражает в своих убеждениях и идеях эпоху шестидесятых годов, столь богатую сильными и правдивыми людьми, создавшими себе свой собственный яркий и симпатичный облик.

Я для Николая Васильевича являлся представителем совершенно другого мира, мира, может быть, ему несимпатичного и безусловно чуждого, и тем не менее он сумел встать на государственную точку зрения и обратиться к моей работе в тот момент, когда она была необходима области, где он был хозяином, и хозяином, искренно говорю, пользовавшимся большим доверием массы населения.

Николай Васильевич встретил меня заявлением, что он уже пригласил в область генерала Миллера.

Откровенно говоря, я не совсем понял тогда, что, собственно, желал от меня в таком случае председатель правительства, и, конечно, с неменьшей прямотой, чем та, с которою сделал свое заявление Николай Васильевич, поставил свои вопросы.

Правительство желало, чтобы я встал во главе военного управления области, реорганизовал его и по приезде генерала Миллера фактически сделался бы его начальником штаба.

Предложение это застало меня несколько врасплох, так как, прежде всего по свойствам своего характера, я совершенно не подхожу к роли начальника штаба. Я полагал, что буду недурным организатором и командующим любыми войсковыми частями и из рук вон плохим исполнителем чужой воли, да еще в канцелярской работе, к которой у меня никогда не было склонности.

Я знал генерала Миллера хорошо, и сотрудничество с ним мне было бы только приятно, но я учитывал тот хаос, в котором я застал область. Срок приезда генерала Миллера был еще совершенно неясен, а нужно было сразу рубить узлы твердой рукой. Стать в положение будущего начальника штаба, ожидающего приезда настоящего хозяина, – это, по моим понятиям, значило бы бесповоротно потерять время и попасть в ложное положение впоследствии.

Я сказал Николаю Васильевичу, что я должен подумать, несколько осмотреться в Архангельске и переговорить с иностранными представителями, вызвавшими меня на Север.

Как сложился вызов на Север генерала Миллера и мой, я могу рассказать лишь по предположениям.

Я лично знал французского посланника по моей работе в Петрограде. Кроме того, в составе французской военной миссии находился мой личный друг, коммандант Лелонг, связанный со мною многими переживаниями и на французском фронте, и в Петрограде, и даже в Финляндии. Одновременно с этими обстоятельствами имело большое значение и то, что в Славяно-британском легионе и при штабе британского командования находился мой бывший начальник штаба, полковник князь Мурузи, бывший в близких отношениях с генералом Пулем, в период его работы на Севере.

Вот, я думаю, те люди, которые хотели моего приезда и верили в мою работу.

Что касается приглашения Е.К. Миллера, то я полагаю, что оно последовало по рекомендации М.И. Терещенко, только что посетившего Север, но не пожелавшего принять участия в начавшейся работе государственного строительства. До приезда в Архангельск Е.К. Миллера Чайковский знал его лишь понаслышке.