Год наших тайн

Ясно было, что у этих Кэти больше общего друг с другом, чем со мной. Обе любят косметику «Сефора». Обе в школе играли в хоккей на траве. Обе фанатки группы «Марун Файв». И ЛОЛ, и ОМГ, и ХЗ.

Я им не завидовала. Вернее, не очень. Хоккей на траве? Да на здоровье! Но я остро понимала, что последний год воздвиг преграду между мной и остальным миром, и даже полная смена личности ее не разрушит. Выпав из жизни на год, я превратилась в наблюдателя, который только смотрит и думает. А прежде была деятельной и предприимчивой. То есть я была похожа на Кэти.

Чтобы развлечь себя, я попыталась представить, что будет, если я расскажу моим Кэти всю правду о себе. Какое выражение появится на их самоуверенных мордашках?

Так и так, дорогие Кэти, вовсе я не из Майами, хотя мы каждый год ездили туда на каникулы. Я из Нью-Гемпшира, там мой отец был известным хоккеистом и тренером. До моего рождения он выиграл Кубок Стэнли за Торонто. Когда я была маленькой, он тренировал защитников «Бостон Брюинз», а когда я пошла в детский сад, стал тренером университетской команды.

Если они не помешаны на хоккее, их лица к этому моменту будут заинтересованными, учитывая, сколько крутых спортсменов я должна иметь (и имею) в знакомых за все эти годы.

К тому же мой отец создал благотворительный фонд, чтобы дети из бедных семей во всей Новой Англии могли заниматься хоккеем бесплатно. Какая щедрость, не правда ли?

Особенно учитывая, что мой папаша был – и остался – сверхагрессивным мудаком. Но в хоккее за это только платят больше. Так или иначе, все у него – и у меня – шло гладко, пока около года назад мальчик из соседнего города не решил покончить с собой.

Если бы я рассказала об этом вслух, лица Кэти начали бы хмуриться, независимо от того, читают ли они центральные газеты.

Этот мальчик – его звали Чед – оставил пред-смертную записку. А в записке он поведал миру, что мой отец регулярно насиловал его с тех самых пор, как Чеду исполнилось двенадцать.

На этом месте любая уважающая себя Кэти рванула бы от меня подальше. Ее изначально теплое отношение ко мне не выдержало бы такой бездны. И не важно, что о предполагаемых преступлениях собственного отца я узнала, как и все, из «Нью-Йорк таймс».

За этот прошедший год я поняла, что такое дурные новости. Они не приходят быстро, как в кино. Это не просто полночный телефонный звонок, не стук в дверь во время ужина. В реальной жизни дурные новости вязкая штука, они надвигаются медленно. Полночный звонок – лишь преддверие дальнейших прелестей. После него к дому подъедет один телевизионный фургон, потом два. Потом десять. И даже когда они уедут, это будет лишь временная передышка. Потому что потом еще три мальчика выступят с такими же заявлениями. И все начнется по новой.

Когда я сказала Кэти, что училась дома, мне почти хотелось, чтобы это было правдой. В прошлом году у меня осталась одна-единственная подруга. Всего один человек был на моей стороне, тогда как весь город отвернулся от меня. И хуже того. Не важно, что это не меня обвинили в преступлениях. Никто, кроме моей подруги Энни, не хотел сидеть рядом со мной. Я за весь год не была ни на одной вечеринке, ни на одном сборище, потому что была отверженной. Хоккейная команда проголосовала за отстранение меня от капитанства, хотя двумя неделями раньше меня выбрали единогласно.

Даже тренер стал отдавать предпочтение младшим вратарям (если только мы не проигрывали. Тогда он ставил меня без угрызений совести).

Год назад моего отца арестовали, предъявили обвинение в худшем, наверное, преступлении на свете. И пусть я ничего не знала – и до сих пор не знаю, что случилось на самом деле. Я была отродьем извращенца, из дома извращенцев. И любой житель города рисковал запачкаться, если бы относился ко мне нормально.

Вот почему летом я пошла в мэрию и подала заявление на официальную перемену имени. А потом, получив документы, позвонила в приемную комиссию Харкнесса и сообщила свои новые данные.

Шеннон не стало, родилась Скарлетт.

Конечно, оставалась возможность, что меня узнают в лицо и выгонят. Тут я ничего не могла сделать, разве что изменить внешность до неузнаваемости. К счастью, в Харкнессе учился только один парень из моей школы. Он был на два года старше, и я почти не знала этого Эндрю Башнейгела – помнила только, что он порядочный ботан. А поскольку в Харкнессе на бакалавриате училось 5000 человек, а я никогда толком не общалась с Эндрю, риск был минимальным.

Собственно, выбора у меня не было.

У Скарлетт Кроули нет ни странички в Фейсбуке, ни аккаунта в Твиттере. Если погуглить мое новое имя, найдется очень мало. Существует только некая миссис Скарлетт Кроули, которая преподает алгебру в восьмом классе одной из средних школ Оклахомы. Ученики, похоже, от нее не в восторге, если посмотреть, что они пишут о ней в Твиттере.

Но если стоишь перед выбором, кем быть – зловредной училкой, которая любит задавать тесты без предупреждения, или дочерью самого известного в стране подозреваемого в педофилии, что лучше?

Я предпочту алгебраичку.

Глава 2. Привет, следопыт