Год обмана

– Потом мы заехали за маленьким Мишкой и отправились сюда. Но дорога подмерзла, и нам пришлось идти довольно долго пешком. От этого у тебя замерзли уши.

– Фантастика, – сказала она. – Ну у тебя и память.

– Зато я не помнил то место, где упал.

– А потом?

– Потом мы пили горячий кофе, и это было хорошо.

– А дальше?

– У меня возникли проблемы с Рыжиком.

– Ты даже имя помнишь.

– Такие вещи не забывают. Попробуй, скажи Рамилю, как зовут его сегодняшнего жеребца, а потом проверь лет через пятнадцать.

– Ты думаешь?

– Ну, через десять.

– Хорошо, и что было потом?

– Потом я упал, и ты меня поцеловала.

– Подожди, подожди, – она засмеялась и погрозила мне пальцем. – Это ты меня поцеловал.

– Я?

– А кто же еще? Набросился на меня как животное. Я думала – ты решил меня изнасиловать.

– Я не насилую девушек в белых свитерах.

– Ты точно уверен, что это был именно белый свитер?

– Сто процентов. Я никогда до этого не видел, чтобы свитера выглядели так сексуально.

– Вот видишь, – снова засмеялась она. – Сам признался, что был озабочен.

– Может быть, – сказал я. – Но потом-то ты меня поцеловала.

– Я?

– А кто же еще? Наклонилась и поцеловала.

– Ну, это, наверное, как-нибудь так случайно вышло.

– Ни фига не случайно. У тебя, знаешь, какое серьезное было лицо.

– Какое?

Взгляд ее вдруг изменился.

– Вот как сейчас, – сказал я.

Она снова что-то поправила на своей лошади.

– Смотри, – я показал рукой в сторону запорошенных снегом кустов. – А вот и наш конь.

Он спокойно стоял на одном месте и время от времени переступал с ноги на ногу, позвякивая уздечкой.

– Вот мы его и нашли, – сказал я.

Она сделала шаг ко мне. Я смотрел на нее, не шелохнувшись.

– У тебя тогда тоже было вот такое лицо, – сказала она, и ее глаза оказались рядом с моими. – Помнишь?

– Нет, – успел шепнуть я.

– Врешь.

Она прильнула к моим губам так сильно, что у меня закружилась голова. Еще секунда и мы бы упали.

* * *

Следующие несколько дней Рамилю пришлось отшучиваться от бесконечных намеков на его приключение.

– А я как увидел тебя на нем, – говорил Репа, – сразу подумал: «Ну, надо же, как сидит! Точно влитой!» У тебя, случайно, не было родственников-кавалеристов? Что-то в тебе такое все-таки есть.

– Давайте-давайте, – пожимал плечами Рамиль. – Отоспитесь на мне. Ваш праздник.

– У него, наверное, бабушка была кавалеристом, – подхватывал кто-нибудь другой.

– Да-да, – соглашался Рамиль. – Она служила в армии у Буденного. Конем. А тебя, кстати, в лесу, вообще, с нами не было. Так что можешь отдыхать.

– Но я так живо все это представляю. Ты у меня прямо перед глазами стоишь. А может, она у тебя работала наездницей в цирке?

– Открою вам, ребята, секрет. Я, вообще, по натуре всадник.

Так продолжалось довольно долго. Они мучили его буквально с утра до вечера. Передышку он получал только во время репетиций.

Нам с маленьким Мишкой в эти часы совершенно нечем было заняться, поэтому обычно мы тоже сидели где-нибудь в углу. Я не очень много понимал во всем этом их театре, но все равно делать было нечего. Так что мы спокойно ждали, пока закончится репетиция, и можно будет заняться чем-нибудь интересным.

Впрочем, наши «артисты» тоже не сходили с ума от счастья на этих самых своих «репетициях». Они много спорили, иногда ругались. При этом обзывали друг друга такими словами, за которые среди нормальных людей легко можно было схлопотать по репе. Однако они никогда почему-то не обижались. Сначала кричали визгливыми голосами, могли бросить в кого-нибудь чем придется, а потом спокойно пили на веранде чай и подсмеивались друг над другом. Лично мне нелегко было понять привычки этих людей.

Стоило одному из них произнести: «Чехов хотел сказать вот это», как тут же кто-нибудь другой отвечал: «Пошел ты в зад!». «Это почему?» – спрашивал первый, и немедленно получал в ответ: «Потому что он не был таким идиотом как ты!» Они могли ругаться так очень долго, но почти всегда спор завершался одним и тем же выводом, что Чехов был гений, и что «за свой базар он отвечает».

Я, честно говоря, не всегда был с ними согласен. Не в том смысле, что Чехов не отвечал за свой базар, а в том, что он был вот такой уж вот гений. На самом деле, когда они не ругались или не обсуждали развод Брюса Уиллиса и Деми Мур, я изо всех сил старался следить за тем, что происходило у них в этой пьесе. Я очень честно старался. Настолько честно, что даже попросил однажды у Репы его текст. Но там ничего не происходило. Я специально взял текст, чтобы посмотреть как там было у Чехова, но в пьесе все было точно так же как и у них. То есть, там ничего не было.