Год обмана

– Не знаю. Как-то не по приколу. Смысл какой им тогда собираться? Они же не на работу туда приходят. Хотя, и на работе такие вещи иногда бывают, что обхохочешься.

– В каком смысле?

– В смысле секса.

– Ну, и что ты имеешь в виду?

– Да ничего. Хороший, говорю, спектакль. Жизненный.

– Ты что, хочешь сказать, что «Вишневый сад» устарел?

– Я хочу сказать, что не понимаю, чего им всем надо.

– Подожди, я сейчас тебе все объясню…

И он пускался в длинные рассуждения по поводу глубокой поэтичности русской бессюжетной драматургии, гениальности психоанализа и тому подобных вещей, а я смотрел на Марину, которая переодевала маленького Мишку, потому что он извозился в пыли, ползая под кроватью. Я смотрел как он поднимает над головой нелепые пухлые руки, как она вертит его, щекочет ему живот, как он прижимает локти, уворачиваясь от нее, и хихикает. В эти минуты я мог легко вынести даже самую идиотскую болтовню. Просто кивал головой и смотрел как бы в пространство.

– Да-да, конечно, – говорил я.

* * *

Но иногда Мишка становился просто невыносим.

– Ешь, а то Подзадовского позову, – говорила Марина раздраженным тоном.

– Не буду есть эту глину! – кричал в ответ Мишка. – Сама ее ешь!

– Это не глина, а картофельное пюре, – она изо всех сил честно пыталась взять себя в руки.

– Глина! Глина! Я ненавижу глину! Я колбаску хочу!

– Сейчас как тресну! – срывалась она наконец. – Даже Подзадовского звать не буду.

– Подзадовского не бывает, – продолжал кричать Мишка. – Не бывает! И Дед Мороза не бывает! Все врешь! Колбаску хочу! Надоела глина!

– А ну, заткнись! – кричала она и наконец отпускала ему затрещину.

Мишка убегал из-за стола и прятался где-нибудь на чердаке, а Марина сидела на кухне и утирала слезы. Я не очень понимал как надо обращаться с маленькими детьми, но чувствовал, что взрослым девушкам в этой ситуации тоже нужна помощь. Если честно сказать, жалко было обоих.

– Перестань, какой смысл теперь плакать?

– Я дура. Тупая дура. Он же совсем маленький.

– Ничего страшного.

– Он же не понимает. А я его стукнула. Разозлилась, как будто он во всем виноват. Господи, так стыдно.

– Все будет хорошо.

– А он вчера ночью меня спросил: «Долго еще папы с нами не будет?»

– Перестань себя мучить. Он тоже иногда сам выпрашивает.

– Он маленький.

– Это правда, – соглашался я. – А кто такой Подзадовский? Ты про него еще в лесу вспоминала.

– Подзадовский? – она в последний раз утирала слезы. – Это папа еще давно придумал. Когда я маленькая была. Если я капризничала, он всегда говорил, что у него есть такой друг, который приходит к непослушным детям и наказывает их вместо родителей. Я только потом поняла, что Подзадовский это совсем не фамилия. Это от слова «под зад». Понимаешь? У нас тогда еще мама живая была.

Она, наконец, улыбалась, но в глазах ее по-прежнему оставалась печаль.

– Ничего у меня не выходит. После его смерти все просто валится из рук. Деньги исчезают как ветер. Экономь – не экономь. Скоро на хлеб не останется. От картошки, и правда, уже тошнит. Что делать? Может, дачу продать?

Она тяжело вздыхала, и лицо ее становилось мрачным.

– Как в вашем спектакле, – говорил я.

– Что? – она непонимающе смотрела на меня.

– У Чехова. Там они тоже думают сад продать.

– А, – говорила она и снова опускала голову. – Еще этот спектакль не вовремя. Совсем не до диплома сейчас. Ну, почему он умер?

– Точно не возьмешь у меня пару сотен? – осторожно задавал я свой дежурный вопрос.

– Отвяжись, – устало говорила она и поднималась, чтобы идти искать Мишку. – Да и какой смысл в двух сотнях? Хотя, все равно, спасибо. Ты ужасно милый. Поможешь мне его найти?

Я понимал, что так не могло продолжаться вечно. Цены с ураганной скоростью росли каждый день. В правительстве начался бесовский шабаш. В Москве и в Питере политиков отстреливали одного за другим. Зачем-то убили даже Старовойтову. Финансовые боссы показали своим западным кредиторам кукиш и отказались платить по долгам. Целая страна была объявлена банкротом. Только кретин в этой ситуации мог надеяться на что-нибудь. Россия, а вместе с ней и все мы, со свистом летела псу под хвост. У меня было такое ощущение, что оставались считанные месяцы. Впрочем, вся эта долбаная страна меня не очень-то волновала. Я нервничал буквально из-за четырех людей. Среди них два места принадлежали Марине и ее брату. Я должен был позаботиться об этих двоих. В конце концов я решил, что откладывать больше нельзя. Надо было наконец сделать то, о чем я думал вот уже две недели.

* * *

Сережа даже не стал спрашивать, зачем мне понадобился пистолет. Не знаю, почему он не спросил. Может, потому что это был тот самый пистолет. А может, он просто постеснялся. Не каждый, наверное, сумеет прострелить кому-нибудь ключицу, а потом еще приставать с вопросами насчет пистолета. Я ведь не спрашивал его, как он провез эту штуку через границу. Тем более я не спрашивал его, на фига он вообще ее у себя держал. Как память, что ли? Или на случай, если я опять рядом подвернусь? При каких-нибудь непредвиденных обстоятельствах.