Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

Слова застряли в голотке отважного рыцаря. Он осторожно дотронулся до локотка старика – тот вздрогнул, подскочил:

- Что? а? Я не сплю! Что случилось?

- Ваша святость, - с замиранием сердца спросил Жан-Клим. – Вы здоровы?

- Здоров?!! я – здоров?!! да как ты смеешь задавать мне такие вопросы!! – возмутился старик. Он подскочил на ноги, и всем стала понятна забота капитана королевской охраны: лицо и лысина патриарха были покрыты розовыми распухшими пятнышками, глаза еще больше слезились, и… короче, вчерашняя благообразность облика святого отца осталась в прошлом.

- Что с вами произошло, ваша святость? – обеспокоился и мэтр Адам.

- Меня кусали клопы! Ясно вам? Клопы! Мерзкие твари, они прыгали по мне всю ночь! Они маршировали по моим пяткам! Они кусали меня за…! За всё кусали! Кусали! Пили мою кровь! И мои молитвы на них не действовали!! – все более и более распаляясь, вопил, кричал и прямо-таки извергался признаниями дедок.

- Ну, конечно, - раздался чей-то голос из зала. – Это ж тебе не поклоны бить; в общении с Природой думать надо…

- Кто это сказал?!! – зло окрысился патриарх. – Кто посмел сказать такое непотребство? Да я… да ты!.. Ну-ка выходи, подлый трусливый […]!

Дамы охнули.

- Ну, я, - вальяжно поднялся со своего места в подследнем ряду мэтр Панч. Мэтр Адам с некоторым удивлением понял, что тот, как и вчера, пьян. Вот только как он умудрился сегодня  протащить в зал спиртное?

Дедок шустро ринулся бить морду молодому выскочке.

Самые сообразительные среди зевак бросились  врассыпную, освобождая место для поединка магов. Дон Текило, впечатленный  поворотом событий, даже позабыл, что хотел удалиться при первом же удобном случае. Случай – вот он, происходит, а авантюрист даже ухом не повел. Смотрел, приоткрыв от удивления рот.

Мэтр Панч величественно возвышался в конце прохода между скамьями. Сложил руки на груди. И темно-лиловая мантия развевалась за плечами, подчиняясь крепостным сквознякам. Патриарх, полыхая яростью и золотой нитью парчи, бежал – со скоростью улитки, но зато с задором и пылом племенного бугая. Похоже, от злости дедок позабыл о правилах магических поединков – он не стал бросаться всякими-разными огненными или электрическими шарами, а собирался кулаками доказать свою правоту.

Когда между спорщиками оставалось не более  трех шагов...

Дамы, набравшие воздуху в свои прекрасные легкие, чтобы закричать при виде драки, были вынуждены издать вопль совершенно внеплановый. За два шага до неподвижно ожидающего встречи со своими предками противника, дедок банальнейшим образом споткнулся, упал на серую собачонку, крутившуюся под ногами мэтра Панча…

Ааах!

Патриарх поднялся, брезгливо отряхивая одеяние – а собачка осталась лежать. В быстро растекающейся красной луже.

- Ах, ты, […]!! – заорал мэтр Панч и выпустил  в соперника длинные черно-золотые ленты буренавских болотных гадюк.

Пока ловили и изгоняли змей, оказывали первую помощь дамам, коим не повезло упасть в обморок мимо заботливых мужских рук прямо на пол, пока водворяли порядок и собирали части деревянного молотка, разбитого усилиями капитана Жан-Клима…

Кончился и второй день заседаний.

Вечером мэтр Адам все-таки не выдержал, сорвался и, позабыв со злости обо всех своих расщепляющих сознание умениях, наставил синяков мэтру Панчу – шипя, плюясь и тыча в проштрафившегося коллегу серой шкуркой с картонной собачьей головой, маскировавшими винный бурдючок…

На следующий день судейский состав снова понес потери: патриарха окончательно доели клопиные рати, и он, тряся головой,  раздирая желтоватыми старческими ногтями свежие укусы и призывая беды на головы грешников, отбыл в свой Орден. Просветляться.

По случаю посрамления конкурента монах из Ордена Ивовой Ветви, запертый общими усилиями в подвале, прекратил голодовку протеста и сожрал население пруда, так оскорбившее судью Бруно де Флера.

Зато на четвертый день выездного заседания Королевского суда произошел прорыв. Стоило господину Жан-Климу объявить о продолжении слушаний дела, стоило исполняющим обязанности судей мэтрам Адаму и мэтру Панчу (маги сверкали почти одинаковыми фиолетовыми «украшениями» под глазами и старались не смотреть друг на друга) опуститься в кресла, поднялся некий средней руки дворянин. Ага, правильно – тот самый, кто когда-то уже посещал Серую крепость с просьбой расколдовать его дочь Жанну. Господин де Рюм.

О дочери он и заговорил. Дескать, в ночь пресловутого двадцать первого дня месяца Восьминога ненаглядная Жанна была опозорена вот этим иберрским чудовищем в облике человеческом. Пусть теперь, как честный человек, женится. Или зря, что ли, его дворянство пропадать будет?