Год Огненной Змеи

— Скорей уедем отсюда! — Дондок хлестнул лошадь. Балмацу отобрала у него вожжи, съехидничала:

— Большое дело сделал?

— Я еще…

— Молчи уж. Хватит, побродяжничал. Пора возвращаться в Хангил. Я за тобой приехала.

— Не говори чепуху! — Дондок отвернулся.

— Какая же чепуха? В Хангиле дом, хозяйство. И я еще пока твоя жена…

Дондок почесал голое плечо, искусанное осами.

— Надоело! Поучения ваши слушать надоело. Вы между собой проводите агитацию, а ко мне не привязывайтесь. Понятно?

— Вот-вот. И меня агитировали. Поезжай, говорят, отыщи Дондока. Пусть возвращается. Раз вы, говорят, считаетесь мужем и женой, то должны обратно сойтись.

— Бр-рось! Ты же видишь, мне не до тебя. Как-нибудь приеду.

— Ты о себе только и думаешь. Бродяжничаешь, беспутничаешь. Хочешь ехать домой — поехали. А нет, так давай решим в другую сторону.

— Ого! Как заговорила! Кто-то моей бабе вскружил голову… Ты, оказывается, не такая простушка, как я считал. Вообще-то мне говорили, что у тебя какие-то шашни с парнем-калмыком. Но я на него управу найду!

— Говори, да не заговаривайся! При чем тут калмык? Он свое дело знает.

— Зна-ает! Подожди, вернусь с добычей, буду не хуже, чем твой зоотехник с высшим образованием. Может, я тебя в какой-нибудь город увезу.

Балмацу кивает головой:

— Глупости одни у тебя на уме. Ох, трудно с тобой всю жизнь в подкидного дурака играть… Лучше одной быть.

— Что? Разлюбила, да?

— А за что тебя любить?

Дондок поднял правую руку. Выше локтя — наколка. Змея с высунутым жалом, червонный туз, голая женщина…

— Я тебя по-прежнему люблю. Читай, что написано: «Дондок плюс Валя». А тебя по-русски как раз Валей и зовут. Валя… Балмацу…

— Не болтай.

— Как же тебе еще доказать? — Дондок обнял ее.

— Убери руки!

— Ну, перестань… Мы же все-таки муж и жена… Подвинься ко мне.

— Чего ты вдруг заобнимался?

— Не дури!

— Будешь приставать — закричу!

— А кто услышит?

— Нно! — Балмацу хлестнула коня.

Дондок перехватил вожжи.

— Трррр!..

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кроме прославленных аршанов, много в бурятской стороне обыкновенных ключей-родников. У большинства из них красивые названия — Золотой ключ, Солнечный ключ, Полуденный ключ… Есть и совсем скромные, безымянные ключи. Но каждый, даже самый захудалый родничок почитают здесь. Они, родники, требуют уважительного к себе отношения — поверье такое существует. Если люди будут обходиться с ними без должного почтения, эти ключи-родники возьмут да место переменят, а то разведется в них всякая нечисть или вообще могут пересохнуть. Но если даже отбросить всяческие поверья, то и это не убавит любви к источникам. Вода в них си-няя-синяя. А посмотрите на них вечером, в закатный час! Ключи-озерки кажутся золотыми зеркалами, созданными специально для того, «чтобы в них наглядеться не могли небеса».

Какой-нибудь ключик пробивается из-под земли далеко-далеко от людских поселений, струится себе в полном одиночестве. И все равно тянутся к нему со всех сторон дорожки и тропки, а то просто следы копыт. Опять-таки вода есть вода. И маленький суслик, и тарбаган, и лисица без нее не обойдутся, и стада приходят к родникам.

Знают, однако, родники и другую славу…

У всех влюбленных имеются самые памятные, самые дорогие сердцу места. Для юных степняков нет ничего милее и дороже безвестных ключиков-родничков. Испокон веку были они, да, наверное, и останутся навсегда лучшим местом встреч-свиданий молодых людей. Сколько нежных слов и клятв слышали тихо журчащие струи! Сколько судеб переплелось по соседству с ними!..

Хотя до вечера было еще далеко, Булат уже явился к роднику. Его бы воля, он мог и раньше пожаловать. А ждать пришлось долго. Так долго, что бедный парень приуныл. Однажды они с Оюной встречались здесь. Один-единственный раз. Оба, конечно, смущались и волновались. Пришли почти одновременно и растерялись, очутившись вдвоем. Не знали даже, с чего начать разговор. Выручило обоих спасительное «а помнишь?» И хотя меж ними была, пусть не очень большая, разница в возрасте, вспоминали, конечно, о школе, об учителях и пионервожатых, всякие забавные случаи… Оба оживились и стали снова самими собою, какими всегда были до этой встречи, и перебивали друг друга, и хохотали по любому пустяку.

Ну разве не смешно, что Булат — уже здоровый парень! — дергал Оюну за косички, а она, глупая, плакала. А когда Лида-багши спросила ее, чего она плачет, так Оюна не призналась. Упала, мол…

А то еще всей школой выезжали в тайгу заготавливать дрова, заблудились, вернулись ободранные, голодные, с растертыми в кровь ногами. И Булат — Оюна до сих пор это помнит — ни одной девчонке не помогал, только ей одной, и всю дорогу домой поддерживал ее, хотя мальчишки смеялись и дразнились…

Как-то в летние каникулы возили на лошадях копны пахучего сена и долго понапрасну ждали, чтобы пошел дождь и можно было отдохнуть. Оюна тогда восьмой кончила, а Булат уже учился в техникуме и был на практике. И они почему-то стыдились друг друга.