Год Огненной Змеи

А в общем, все тогда было проще и легче. Оба стали взрослее, оба — чего уж скрывать! — нравятся друг другу, но отношения между ними какие-то неопределенные. Виноват, конечно, Булат. Он старше. Ему давно пора объясниться с Оюной. А он все чего-то тянул, тянул, пока не поссорились. Вот и думай теперь: придет она или не придет?

Булат то и дело обдергивал на себе новый костюм, который еще не успел сесть по фигуре, и жалел, что надел его понапрасну. Глупый, он зря переживает, ведь времени, если разобраться, прошло не так уж много.

Булат увидел Оюну издали. Но, странное дело, она совершенно не торопилась! Вид у нее был такой, будто она просто-напросто гуляет по степи. Вот сейчас, не дойдя каких-нибудь трехсот метров, остановится, а может, даже повернется и направится обратно… «Ну иди же, иди!» — хотелось кричать Булату. И она словно услышала его зов, потому что зашагала немного быстрее. Уже совсем близко… В синем шелковом халате, в высоких сапожках из красной кожи, на плечи накинут платочек с крупными яркими цветами. Такая нарядная!.. Такая красивая!..

Шла Оюна, и тысячи сомнений сдерживали ее. Еще не остыла обида на Булата: зачем, за что он так подвел ее? Ну, допустим, относится он к ней по-хорошему, даже лучше… Но ведь дружба должна быть чистой, честной. Не поступи она по-своему, и стали бы люди всякое говорить… Встретиться с ним, конечно, надо. Просто, чтобы выяснить все до конца. Только зачем она согласилась идти к роднику? Можно было и в другом месте потолковать. Все-таки никакого у нее характера нет — только Булат ее пальцем поманил и, пожалуйста, отправилась, побежала! Может, все же вернуться? Совсем не от закатного солнца залило румянцем ее лицо, а кончики ушей порозовели. Стыдно почему-то… Ну да теперь поздно передумывать — явилась.

Из-под опущенных вздрагивающих ресниц смотрит на Булата, не в силах слова вымолвить. И Булат тоже смущен. Медленно идет навстречу, протягивает руки.

— Здравствуй, Оюна! Я так тебя ждал… Боялся, что возьмешь и не придешь.

Подала ему руку. Тоненькие пальцы скрылись в его больших ладонях.

— Я же дала слово…

— Спасибо.

А ее как будто и не радует это «спасибо». С деланным равнодушием спрашивает:

— Ну, зачем ты меня звал сюда?

Вот так да! Ошарашенный ее вопросом, Булат не нашелся что сказать и брякнул:

— Да… так просто…

Ресницы у Оюны распахнулись, глаза глядят на него в упор, прожигая насквозь. Во взоре ее недоумение, досада, насмешка… Она отступает на шаг, будто собираясь уходить.

— Что значит «так просто»? Тебе, должно быть, чужого времени не жалко. Знала бы…

— Кет, — пытается исправить оплошность Булат, но выходит у него опять неуклюже: — Я очень хотел видеть тебя.

Оюна непонимающе улыбается:

— Разве ты меня до этого не видел?

— Да… конечно…

Вид у Булата растерянный. Никогда он таким не был. Оюне становится жаль его, но она и виду не показывает. Больше того, строго так говорит ему:

— По делам мы можем в бригаде встретиться или в конторе. Совсем не обязательно к роднику ходить. А если ваша помощь потребуется, так я сообщу. Только вряд ли нам нужно будет помогать. Хоть у нас и плохие овцы, как-нибудь сами управимся.

— Оюна! — голос Булата дрожит. — Я сюда не об овцах говорить пришел!..

— А мне кажется, с этого как раз и надо начинать. Смешно… Ну, я, однако, пойду…

Она медленно поворачивается, и Булат с ужасом думает, что сейчас, сию минуту все-все кончится. Ведь уйдет, совсем. Как же быть? Как задержать ее? Как сказать ей, чтобы она поняла? A-а, решается он, была не была!

— Оюна, постой! Я давно хотел сказать тебе… о любви…

Девушка на миг растерялась, но тут же окинула Булата удивленным взглядом и пожала плечами.

— О любви? Да разве она существует?

— То есть как?..

— Любовь… Хэ! Может, когда-то ее и знали, любовь. Во времена рыцарей, баторов. Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра, Аламжи-Мэргэн и Арюун-Гохон… Когда это было?!

— И сейчас может быть такая любовь. Даже еще сильнее. Каждый может испытать… Вот увидишь!

— Что — увидишь?

— Ну… я не так сказал.

— Брось, Булат. Все это только в книгах да в кино.

— Что ты! Будто сама не знаешь, что в литературе и искусстве отражается то, что бывает в жизни.

— Любовь… Хэ! Не понимаю я тебя.

— Поймешь!

Булату стоит только чуть-чуть, совсем немножко «завестись», и куда его робость девается! То все по-книжному изъясняется, а тут и слова совсем другие откуда-то берутся. Заядлый спорщик, он пустился с жаром доказывать, что нельзя так рассуждать, как Оюна. Любви, видите ли, не существует! Подумать только! Он прямо-таки кипел, утверждая, как ему бывает противно слушать парней, хвастающих своими похождениями. Чаще всего врут парни, цену себе набивают. Да если у кого и было что-то, об этом помалкивать надо.

А в Оюну будто бес вселился. Во всем перечит. Возражает Булату, смеется над ним. Не выдержал он в конце концов.

— Скажи, что шутишь? Ты же умная. Ты говоришь не то, что думаешь. Правда?

И смешно Оюне, и друга жаль.

— Нарочно я… Просто захотелось тебя подразнить. Извини…

— Понятно, понятно, — обиделся Булат. — Ты думаешь, я ничего в любви не смыслю!