Год призраков

Мы с Джорджем продолжали наши прогулки, а тем временем настала осень. Раз мы стояли в полнолуние у входа в школу, как вдруг налетел страшный порыв ветра. На опушке леса за Канализационной горкой послышался шелест, листья темным роем сорвались с ветвей. И сразу стало холодно. Я вдруг заметил, что кузнечики замолчали, и ощутил запах Хеллоуина.

Китайская «музыка ветра», висевшая у кого-то в нашем квартале и молчавшая все лето, прозвонила свою пастушью мелодию. Я поднял голову к звездам и почувствовал, как все кружится у меня перед глазами. Я тут же опустился на край тротуара, и Джордж уселся рядом со мной.

В этот день учеников загнали в школьную столовую и показали кино «Долгий путь из школы домой», про ребят, которые играли на путях, — они погибали под колесами или от удара током. Тип, что рассказывал эти истории, напоминал отца из фильма «Предоставьте это Биверу».[22] Одна история была о ребятах, которые развлекались на железной дороге — залезали в вагоны поездов, забирались на крыши. Они даже не знали, что состав вот-вот должен тронуться. Когда поезд стал набирать ход, мужик сказал: «О-па — Джонни упал между вагонами, и его расплющили тонны стали. Не очень это здорово, если ты раздавлен в лепешку». Потом шел эпизод с парнишкой, который стрелял из рогатки в окна проходящего поезда. Эти кадры перемежались с другими: девочка в пассажирском отделении прижимает ладонь к глазу, по ее лицу течет кровь, а мимо проносятся поля и луга. «Хороший выстрел, ковбой», — сказал мистер Кливер.

После кино нас построили в коридоре, поставили на колени и заставили наклонить головы так, чтобы они упирались в угол, где пол встречается со стеной. «Сомкните пальцы на затылке. Это защитит вас от падающих обломков», — сказал, чуть поглаживая горло одной рукой, мистер Клири, директор. Это идиотское приседание должно было спасти нас, если бы русские сбросили на город атомную бомбу.

Мама говорила нам, что, если вдруг завоет сирена, нам нужно бежать домой. Они с отцом составили план. Когда зазвучат сирены, надо забросать землей подвальные окна, потом достать все матрацы и разложить их на первом этаже, чтобы в подвал не проникла радиация. Когда-то они закупили запас консервов и больших бутылей с водой (в каждую добавили капельку хлорки, чтобы вода не стухла) и уложили все это в подвал. Но время шло, припасы таяли — осталась одна банка «спама»[23] и одна бутыль с зацветшей водой.

Мы с Джорджем направились домой, и я, грезя наяву, сочинял сценарий для очередной серии «Сумеречной зоны»[24] — о том, как мы все в Драном городе спасаемся от ужасов атомной бомбардировки.

Когда мы с Джорджем добрались до дома, в кухне на столе стояла пустая винная бутылка, а мать спала на диване. В маминых пальцах была зажата сигарета со шлейфом из пепла длиной с нее саму. Вошел Джим и взял пепельницу (половина гигантской раковины, найденная нами на берегу прошлым летом). Мы с Мэри смотрели, как он поставил ее под пепел, а потом слегка ударил по запястью мамы, и серая трубочка как была — целехонькая — свалилась в раковину.

Я подсунул маме под голову подушку, Джим взял ее за плечи, устроил на диване чуть поудобнее. Мэри принесла «Шерлока Холмса», а Джим открыл книгу на «Собаке Баскервилей» (мама была без ума от этой повести) и осторожно, корешком вверх, положил маме на грудь. Раскрытая книга была похожа на гигантскую бабочку.

Мы зашли к Бабуле и Деду — пожелать спокойной ночи.

— А где ваша мать? — спросил Дед.

— Вырубилась, — ответил Джим.

Бабуля сложила губы трубочкой, как всегда пытаясь тебя отвлечь, чтобы ты не открыл правду. Впервые я заметил это прошлым летом, когда к ней пришли гостьи и она гадала им по картам. Вдовая одинокая старушка, миссис Рестуччо, которая жила на другой стороне улицы, рядом с Курдмейерами, вытащила туза пик. Губы Бабули задвигались, она быстренько удалила эту карту со стола и воскликнула: «Неверная сдача!» На какое-то мгновение комната погрузилась в полную тишину, а потом словно кто-то щелкнул выключателем, и старушки опять защебетали.

Никогда не ешь листьев персика

В первое субботнее утро после начала занятий я шел но двору с дуршлагом в руке следом за Дедом, который собирал урожай. Прежде чем сорвать с ветки плод, он словно взвешивал его в руке, как живое яйцо с хрупкой скорлупой.

Мы шли от дерева к дереву, а он рассказывал мне про каждое из них.

— Никогда не ешь листьев персика. Они ядовиты. — Мы подошли к желтой яблоне. — Это дерево называется «солнце митры». Оно выросло из саженца, которых больше никто не продает. Я купил его у одного старикана, и тот сказал, что таких деревьев в мире осталось не больше десятка. Нужно хорошо заботиться о деревце, потому что иначе этот вид навсегда может исчезнуть с лица земли.

Дед сорвал с ветки желтое яблочко неправильной формы, потер его о рубашку и протянул мне со словами: «На, куси». У маленького уродца был замечательный вкус.

Затем мы перешли к сливе, и он сказал мне:

— Я слышал, ты на прошлой неделе подрался.

Я кивнул.

— Хочешь, научу тебя боксировать? — спросил он.