Год призраков

Не успел я проехать и двадцати футов, как увидел впереди свет фар автомобиля, медленно сворачивающего на улицу. Секунду спустя я заметил еще один автомобиль, припаркованный на правой стороне улицы, всего в нескольких футах передо мной. Я бы свернул в лес, но не видел никакой тропинки, а искать ее в такой темноте было делом безнадежным. Я слез с велосипеда, толкнул его хорошенько и посмотрел, как он исчезает в высокой траве и кустах, где наконец и упал. Я пригнулся и на карачках двинулся к автомобилю, рассчитывая спрятаться за него. Это был старый универсал, отделанный по бокам деревом.

Фары двигающегося автомобиля медленно приближались. К тому времени, когда он проехал мимо универсала, я уже сидел позади него, скорчившись, закрыв руками затылок, как при бомбежке, и убрав правую ногу с тротуара под машину. Проезжающий мимо автомобиль прибавил скорость и почти исчез за поворотом, прежде чем я успел его разглядеть. Но, приподняв голову, я все же увидел старую белую машину с ее «плавниками». Я не знал, сидеть мне тихо на тот случай, если незнакомец упрется в тупик и повернет назад, или же вскочить на велосипед и помчаться домой.

Я почувствовал, что машина, за которой я спрятался, начала легонько покачиваться, из нее донесся приглушенный стон. Я осторожно поднял голову и заглянул внутрь. Только теперь я заметил, что все стекла запотели. Внутри машины не было света, лишь мерцала приборная панель. Сквозь незапотевший кусочек стекла мне удалось разглядеть кое-что на переднем сиденье. Там лежала миссис Хайес — глаза закрыты, блузка распахнута. В темноте виднелась одна большая белая грудь и голая нога, обвившая спину небольшого человечка. Я разглядел его жирные приглаженные волосы и уши торчком и сразу мог сказать, что это мистер Конрад.

Я побежал к тому месту, где упал мой велосипед, и поднял его. Через мгновение я уже сидел в седле и крутил педали как сумасшедший.

Повернув, я оказался на Хаммонд-лейн и без дальнейших приключений добрался до дома — белая машина мне больше не попалась. Въехав в передний двор, я понял, что опоздал и мне устроят выволочку, может, даже запрут в моей комнате. К счастью, во время всей этой заварухи я не потерял доклад по Греции — он все еще лежал в заднем кармане. Я надеялся использовать эти листки как доказательство того, что я не просто шлялся без дела.

Я открыл дверь и шагнул в тепло гостиной. В доме царила необычная тишина, и я сразу же понял: что-то не так. В гостиной — где по вечерам обычно сидела за бутылочкой мама — не горел свет. В кухне тоже было темно. Я постучал в дверь Бабули, она открыла, и из ее комнат пахнуло жареными свиными отбивными. Бабуля была в своем желтом стеганом халате, с неизменной сеточкой на волосах.

— Твоя мать уже улеглась, — сказала она.

Я знал, что Бабуля имеет в виду, и представил себе пустую бутылку в мусорном ведре на кухне.

— Но она просила тебя поцеловать, — продолжила Бабуля, подошла поближе и поцеловала меня так, что казалось — воздух выходит из шины с обмусоленным ниппелем. — Джим сказал, что ты в библиотеке — делаешь домашнее задание. Я оставила твою еду в духовке. Мэри с нами.

Вот и все. Бабуля вернулась к себе и закрыла за собой дверь. Как и отец, я должен был поглощать обед в одиночестве. В доме было тихо и пусто. Я один-одинешенек сидел в столовой и ел. Бабуля была такой же никудышной поварихой, как и мать, и если готовила обед, то в нем непременно обнаруживалась капуста.

Только Джордж скрашивал мое одиночество. Я отрезал ему кусок мяса, а он посмотрел на меня, словно спрашивая: почему я его еще не выгулял?

Когда я положил грязную тарелку в кухонную раковину, в столовую спустился Джим.

— Ты закончил свой доклад? — спросил он.

— Ну.

— Давай посмотрю. — Он протянул руку.

Я вытащил из заднего кармана скрученные листочки и дал ему.

— Не нужно было их складывать. О какой стране ты должен был написать, я забыл? — спросил Джим, садясь за обеденный стол на стул матери.

— О Греции.

Он быстро пробежал странички, явно пропуская половину слов. Дочитав до конца, он заявил:

— Последняя страница — сплошная дребедень. Хорошая работа.

— Статья про Грецию кончилась, — объяснил я.

— Ты ее растянул, как миссис Харрингтон — свое нижнее белье, — сказал он. — Осталось сделать совсем немного. Нужно приправить твой доклад, для повышения качества.

— Как это — приправить?

— Давай-ка посмотрим, — Джим снова пробежал страницу глазами, — тут сказано, что основные предметы экспорта — сыр, табак, оливки и хлопок. Я видел, как один парень сделал такое для контрольной, и учителю очень понравилось. Он приклеил к кусочкам бумаги образцы предметов экспорта. У нас все это есть. Дай мне чистый лист и скотч.

Джим вытащил из холодильника кусок сыра и банку с оливками, а я принес бумагу и скотч. Потом Джим велел взять какой-нибудь журнал и найти там фотографию Греции, чтобы использовать ее как обложку для доклада. Пятнадцать минут спустя, когда я листал номер «Лайфа», он продемонстрировал свою работу.

— Праздник для глаз, — сказал мой брат.