Год призраков

Наверху крупными печатными буквами было выведено: ЭКСПОРТ. Дальше расположились: ломтик американского сыра, половинка оливки (с перчиком), смятый бычок, выуженный из пепельницы в столовой, и ватная палочка. Каждый предмет был прилеплен с помощью трех кусочков скотча, снизу имелась подпись.

— Ух ты! — изумился я.

— Аплодисментов не надо — кидайте деньги, — сказал Джим, — Ну, нашел фотку для обложки?

— Тут нет ничего греческого, разве что вот старуха похожа на гречанку. — Я показал женщину в черной шали, снятую в профиль; выглядела она лет на сто, вся сморщенная — ни дать ни взять чернослив с глазами. — Только это мексиканка.

— Я слышал, она наполовину гречанка. Давай вырезай ее.

Ну я и вырезал — совсем неплохо, правда, кусок носа все же отхватил по недосмотру. После этого Джим сказал, что нужно приклеить лицо женщины на лист бумаги и написать название доклада в пузыре, который выдувается из ее рта, — так, словно она это произносит. В статье энциклопедии был подзаголовок — «Былое величие Греции», и Джим посоветовал мне именно так и назвать доклад.

— Напиши печатными буквами. Потом возьми это все и положи под пресс из шести книг, и тогда, считай, дело в шляпе. Крапп просто обалдеет — тут хоть стой, хоть падай.

Мэри плакала, ложась спать, потому что рядом не было мамы, чтобы укрыть ее как следует. Вместо этого с ней посидела Бабуля, и наконец Мэри задремала. Мы с Джимом поднялись наверх. Когда в доме воцарилась тишина, я выбрался из кровати, прокрался к Джиму и постучал в открытую дверь его комнаты.

— Ну? — сказал он и открыл один глаз.

— Кажется, я знаю, кто бродяга, — прошептал я.

— Заходи.

Я сел в ногах его кровати, рассказал о человеке в белом автомобиле и о том, что произошло в библиотеке. Когда он узнал, что старик нюхал мой свитер, то сделал глубокий вдох через нос, закатил глаза и протянул:

— Деликатес.

— Я тебе точно говорю — это он. Днем он разъезжает на этой старой машине, а ночами шастает по задним дворам, ищет зазевавшихся ребят и похищает. Держу пари, это он украл Чарли. И еще я думаю, он кто-то вроде злого духа.

— Злой дух вряд ли стал бы ездить в машине.

— Да, но не забывай, что сказала монахиня: дьявол ходит по земле. Может, он устает ходить и тогда садится за руль.

— Слушай, так значит, от него всегда пахнет дымом? Сестра Джо говорила, что именно так и можно узнать дьявола при встрече. Она сказала, что от него будет пахнуть адским огнем. А как пахнет огонь? Разве что дымом.

Это стало для меня откровением. Я вздрогнул и больше не чувствовал себя в безопасности — даже здесь, в доме, рядом с Джимом. Этот старик мог оказаться где угодно — вдруг он прислушивается, прижавшись к стеклу, или крадется к окну подвала?

— И кто же этот тип? — спросил Джим. — Где он живет?

— Я не знаю его имени. Помнишь тот вечер, когда мы вытащили мистера Бла-Бла-Бла на улицу? Тот тип, что остановился и вылез из машины, — это он и есть.

— Зловещий у него был видок. И раньше я его в городе никогда не видел. — Джим зевнул и улегся на свою подушку. — Нужно выяснить, кто он такой.

— А как? — спросил я.

Мне пришлось немало просидеть в тишине, прежде чем последовал ответ:

— Как-нибудь.

Брат отвернулся. Я знал, что он уже засыпает.

Антенна всю ночь безбожно скрипела. Я вертелся с бока на бок, думая о человеке в белом автомобиле, о страхе, охватившем меня в библиотеке, о груди миссис Хайес. Я чувствовал, как зло подкрадывается с каждым днем все ближе и уничтожает мой мир, словно очень медленный взрыв. Я просыпался и снова засыпал, и так все время, а за окном по-прежнему было темно. Когда я проснулся в третий раз, мне показалось, что в банках из-под лимонада брякают камушки. Согласно плану, надо было спустить Джорджа на того, кто возится с лестницей, но единственное, что я сделал, — свернулся калачиком.

Пугающие призраки темноты

Следующий день — а это был Хеллоуин — выдался ясным и холодным, сверкало голубое небо. Маме нужно было рано уходить на работу, а потому завтрак нам готовила Бабуля. Джим сказал мне и Мэри, чтобы мы попросили овсянку вместо яиц: последние потом можно стащить и кидаться ими вечером на улице. Мэри явно пришла в возбуждение — не изображала Микки, не считала, не выделывалась на свой обычный манер. Вместо всего этого она выпытывала у Джима, что будет происходить этим вечером. Ей в этот год впервые позволили идти с нами — без мамы. Бабуля подала нам свою отвратительную овсянку — комки дымящейся дряни, хотя и с изюминками внутри; мы все с трудом запихали ее в себя.