Год, прожитый по-библейски

Бритье назначено на 18 сентября, на два часа. Издатель прислал фотографа, чтобы запечатлеть меня «до и после», поэтому я несколько минут смотрю в камеру и стараюсь не слишком походить на террориста. Не хочу отпугивать потенциальных покупателей книги.

К счастью, фотограф не просит улыбаться. Это было бы тяжело. Я подавлен по нескольким причинам. Во-первых, после большого проекта всегда накатывает послеродовая депрессия. Так было, когда я прочел последнюю статью в энциклопедии на букву Z – Zywiec. Я немного боюсь и словно лишен почвы под ногами. Что теперь делать? Четких планов больше нет.

Кроме того, борода провела со мной много времени и зажила собственной жизнью, почти как отдельное существо. У меня такое чувство, будто я лишаюсь любимого кролика.

В-третьих, я не просто сбриваю бороду. Я отсекаю большой кусок моей личности. Через пару часов я уже не буду Яковом. Я стану прежним незаметным ньюйоркцем, одним из миллионов.

В два часа я отрезаю от бороды первую прядь. С этой штукой придется повозиться. Нельзя просто так намазать ее кремом и расчехлить бритву. Сначала я сорок пять минут кромсаю ее серебряными ножницами. Клочки волос летят вниз, раковина чернеет, а на полу залежи шерсти, как в районной парикмахерской. В итоге борода становится похожей на подстриженный газон. Я собираю пучки волос и сую их в полиэтиленовый пакет на замочке. Не знаю, что я буду делать с мешком бороды. Может, раздам образцы с первой сотней купленных книг.

Пора браться за бритву. Для такого случая я даже купил новую. За прошедший год в бритвенной промышленности произошли большие перемены. Раньше, когда я брился регулярно, у станка было всего три лезвия. А сейчас понаделали новомодных, с пятью. Я наношу пену на лицо, выдвигаю подбородок и касаюсь бритвой шеи. Слышен знакомый скрип. Появляется полоска кожи. И еще одна. Через десять минут я смываю остатки крема для бритья – и вот оно. Мое лицо.

Ну и странно же я выгляжу. И чувствую себя ранимым и обнаженным. Щеки пощипывает, как будто я только вышел из турецкой бани, где провел целый год.

Джули наблюдает за мной последние пять минут.

– Ты выглядишь на четырнадцать лет!

И она права. Может, это оптическая иллюзия – как с маленьким кружочком, который кажется еще меньше, когда рядом большой круг, – но я могу сойти за восьмиклассника.

Джули хватает меня за щеки и тянет к себе. Я целую ее в первый раз за два месяца. И это чудесно. Я совсем забыл, что такое – касаться губами ее губ.

Фотограф был настолько любезен, что принес шампанское. Он открывает его над раковиной и наливает мне, себе и Джули. Уже собираюсь сделать глоток, и вдруг останавливаюсь. Читаю про себя благодарственную молитву за шампанское. Это приятно, естественно и не так, как раньше. Это уже не работа.

…Он должен возвратить похищенное, что похитил…

Левит 6:4

День 387. После бритья прошла неделя. Самым трудным был первый день, когда я оказался без руля и ветрил. Я получил слишком много возможностей для выбора. Словно на первом курсе, когда на меня свалилась огромная свобода, – только теперь нет никакой радости и в два раза больше страха.

И я все время чувствую себя виноватым. Как будто мне сходят с рук самые разные проступки. Я пошел в парикмахерскую, и женщина помыла мне голову. Все это время я думал: «Можно ли так поступать? Можно листать журнал People, пока она подравнивает мне баки? Можно купить банан по дороге домой и не думать, исполнилось ли пять лет банановому дереву?» Все это до сих пор кажется неправильным.

Но постепенно это чувство уходит. Каждый день я потихоньку привыкаю. Это необязательно плохо, говорю я себе. По крайней мере мой год помог сократить пространство для выбора.

Я больше никогда не буду Яковом. Никогда не буду жить с таким количеством ограничений. Но часть библейского альтер эго осталась со мной. Если у библейского «я» была длинная борода, то осталась легкая щетина. Но она есть. И, думаю, не пропадет никогда.

Прямо сейчас я на почте. За мной увязался Джаспер. Я сказал, что иду по делам, но он все равно напросился: почему-то решил, что поход по делам – это весело, как карусель в Центральном парке. Пятнадцать минут мы стоим в очереди. Я кладу на весы сверток в пузырчатой пленке и коричневой бумаге. До калифорнийского города Монте-Серено будет шесть долларов. Я расплачиваюсь. Через три дня моя бывшая подруга откроет почтовый ящик и найдет в нем Библию в черной кожаной обложке, с тонкими, как папиросная бумага, страницами и выцветшим золотым тиснением – 1536 страниц, которые определили мой год.

Мы с Джаспером выходим из почтового отделения, поворачиваем налево и идем домой, где нас ждет спокойный вечер пятницы.

Примечания

Введение

Простите меня. Я знаю, что уже использовал сравнение «я иудей, но не больше, чем Olive Garden – итальянский ресторан» в предыдущей книге. Просто оно лучше всего описывает мою этническую принадлежность.

Подготовка