Год рождения 1921

В тот день в автобусах, отвозивших чехов с работы, царило веселье, смех и бодрое настроение. Ребята пели. И чем больше они веселились, тем мрачнее становились немцы. В головном автобусе Бент запретил группе чехов петь, но в глубине машины, куда пробраться он не мог, человек тридцать все равно не умолкали. Когда же он все-таки протолкался по узкому, забитому людьми проходу, петь начали у него за спиной. Злобно кусая губы, Бент увяз в этой поющей толпе, чувствуя себя маленьким и жалким, и мрачно прислушивался к пению, которое доносилось и из двух других автобусов, вплотную следовавших за ними.

В школе, в каждой из двенадцати комнат пятой роты, висел над дверью громкоговоритель, подключенный к мощному радиоприемнику, стоявшему в буфете столовой. Это был подарок протекторатного правительства. По инициативе Кованды, чешская рота, еще из Касселя, послала письмо министру Моравцу. В письме говорилось, что они, молодые чехи, живут вдали от родины и хотели бы получить хороший радиоприемник, чтобы слушать последние известия из Праги и выступления представителей протекторатного правительства.

— Почтовой марки нам не жалко, — рассуждал Кованда, — так уж накатайте ему письмецо, ребята. А еще одно письмо пошлите господину Гахе, пусть они там сложатся и купят нам радио.

И министр Моравец в самом деле прислал радиоприемник.

— Вот и говорите после этого, что он о нас не заботится, — хвалился Кованда. — Сам наш наставник герр Франк подписал эту бумагу, не такой уж он бессердечный, чтобы нам отказать. Он чехов никогда не давал в обиду. Мы это охотно подтвердим, когда его будут вешать.

Дежурные каждый вечер включали радио и выключали его за полчаса до вечернего отбоя.

В тот день дежурил Гиль. Когда он вышел из буфета, во всех громкоговорителях послышалась музыка, потом треск, и вдруг звучный и ясный женский голос сказал: «Говорит Москва…»

Парни в комнате № 12 сидели за столами и писали письма или валялись на койках и играли в карты. Услышав ясный, неторопливый голос диктора, все они столпились около репродуктора, жали друг другу руки, смеялись и зажимали рты, чтобы не вскрикнуть от радости. А голос над ними объяснял, почему Германия проиграет войну, рассказывал, что русские войска прорвали фронт, а на Западе развиваются крупные десантные операции.

Один лишь Олин остался сидеть на койке, мрачно поглядывая на товарищей, столпившихся около громкоговорителя. Потом он медленно встал и, обходя товарищей, направился к двери.

— Эй, ты куда? — сказал Мирек и крепко ухватил его за руку.

— Пусти! — угрожающе воскликнул Олин.

Ребята окружили его и оттолкнули от двери.

— Ты останешься здесь, — заявил Карел, — и будешь слушать вместе с нами. По крайней мере у тебя будет, о чем подумать.

В комнату вошел Кованда и быстро закрыл за собой дверь.

— В чем дело? — недоуменно спросил он. — Что случилось? Война кончилась, что ли?

— Тс-с-с! — шикали на него ребята, оживленно жестикулируя и кивая на радио. — Слушай!

Кованда закурил и уселся к столу, возле Олина.

— Удивляюсь, что пражское радио передает такие вещи, — заметил он. — А еще говорят, что оно врет.

— Тс-с-с! — снова шикнули на него ребята и замахали руками.

Кованда курил с довольным видом.

— Какая жалость, что наши солдатики не понимают по-чешски. Ихнее радио никогда не скажет им вот этак всю правду. Переводчик мог бы послушать, да он, как на зло, в отпуску… А ты, — обратился он к Олину. — Что ты скажешь?

— Скажу, что кое-кто жестоко поплатится за это, — отрезал Олин.

— Что верно, то верно, — согласился Кованда. — Ух, как поплатятся! Уже сейчас им крепко накладывают по шеям.

Диктор умолк, и на всю школу зазвучал «Гимн Советского Союза». Этот всем известный мотив переполошил и немцев. В коридоре послышался топот ног и писклявый голос Кизера, потом дверь распахнулась, и в комнату заглянул Нитрибит. Рот у него искривился от злости, глаза горели, как уголья.

— Achtung! — скомандовал Карел, и все встали «смирно». — Zimmer Numero zw"olf belegt mit…[82]

Нитрибит захлопнул дверь и спустился вниз по лестнице, к буфету.

Первым к буфету подбежали Гиль, Бент, Бекерле и Кизер. Гиль ухватился за ручку двери и замер, вытаращив глаза на надпись:

Gruss aus Stalingrad![83]

На филенке мелом еще было написано по-немецки: «Франция», «Вейс» и «Ламанш».

Гиль прочитал и стал ломиться в дверь, но она оказалась на замке. Никто не помнил, чтобы к этой двери когда-нибудь был ключ, и вдруг — заперто! Гиль яростно дернул ручку, так что она осталась у него в руках. А последняя строфа «Гимна» тем временем разносилась по коридору.

— Взломать дверь! — кричал капитан. — Гиль, ломайте дверь!

Гиль разбежался и навалился на дверь, как медведь. Замок треснул, и дверь распахнулась. Гиль вбежал в помещение, кинулся к приемнику, выключил его таким резким движением, что рукоятка осталась у него в руке. Ефрейтор яростно швырнул ее на пол.

— Немедленно собрать всю роту! — топая ногами, кричал капитан.

Пронзительно свистя, солдаты побежали по коридору.