Год рождения 1921

— Мне это надоело, — вдруг объявил он. — Толкуете тут всякую чепуховину, а я стою весь в крови, как мясник. Скажи ему, что я пойду умыться. Гауптман, вашен, — обратился он к Кизеру, — мусс вашен, арбайт, фабрик, лос! — И он устремился к умывалке. Рота расступилась перед ним, и Кованда шел по узкому проходу. Лицо и руки у него были в крови, но он улыбался и кивал товарищам.

— Здорово он меня отделал, — сказал он. — Но и он такой взбучки еще в жизни не получал. Эх, кабы вы растащили нас с Гилем позднее!

Нитрибит нерешительно двинулся вслед Кованде, но ряды снова сомкнулись, и рыжий фельдфебель невольно остановился, опустив руки.

В глубине коридора раздался свисток: ревматический Шварц возвращался с ночного дежурства. С трудом поднимаясь по лестнице, он дул в свисток и покрикивал: «Kompanie, antreten, Kompanie, antreten!»[89]

Этот возглас и громкий свист разрядили общее напряжение, поставившее в тупик капитана и Нитрибита. Двое других, Куммер и Гюбнер, оказались в этой сцене всего лишь статистами и с благодарностью в душе приняли такую развязку. Кованда был уже в умывалке, Гиль утирал кровь большим синим платком, и рота начала медленно расходиться, понукаемая Шварцем, который не заметил капитана и не знал, в чем дело.

Кизер подошел к Гилю:

— Идите умыться и тотчас явитесь ко мне. — Он повернулся к Гонзику и сказал, не глядя на него: — Я велю расследовать этот случай. Если выяснится, что вы сказали неправду, я накажу и вас.

Гонзик слегка улыбнулся и стал навытяжку.

— Благодарю! — коротко ответил он. — Благодарю вас, герр капитан.

Этот инцидент поверг Кизера в растерянность, от которой, как ему казалось, он уже избавился. Бродя по опустевшим коридорам школы, капитан думал, какую позицию занять в этой неприятной истории. Он не стал спрашивать ефрейтора, прав ли Гонзик, утверждавший, что Гиль беспричинно ударил Кованду. Капитан нисколько не сомневался в этом. Кизер отчитал опухшего ефрейтора за то, что тот ввязался в драку с человеком явно сильнее и ловчее его, он обозвал ефрейтора деревенщиной и тупицей, выставил за дверь, а сам долго еще стоял у окна, бездумно глядя на улицу и площадку перед школой. Он прослушал последние известия по радио, потом зашел в контору за Олином и предупредил, что запрещает с кем бы то ни было обсуждать утреннее происшествие. Они уселись играть в шахматы.

Олина капитан целиком прикомандировал к себе. Общество Олина устраивало Кизера больше, чем общество кого-нибудь из немцев: с теми не поговоришь так, как с этим вежливым и приятным молодым человеком, которого капитан все больше завоевывал доводами, предназначенными в первую очередь для себя самого.

Вечером, лежа в темноте, они с Олином снова беседовали о том, что будет после войны. Около полуночи Кизер напрямик высказал мысль, которая в последнее время неотступно преследовала его: Германия проиграет войну.

— Мы были бы плохими солдатами, — неторопливо рассуждал он, — если бы не могли по пальцам сосчитать, чего мы добились в начале этой войны и что потеряли теперь. Но мы, немцы, ни при каких условиях не должны забывать о том, что без нас невозможен прогресс человечества.

— Эта война — не последняя, — продолжал он. — По недомыслию Англии, Франции и Америки в ней не будет ни настоящего победителя, ни побежденного. Западные державы сами вырыли себе яму, пойдя против нас. Не будь этого, Россия сейчас была бы разбита наголову, мы уничтожили бы государство, чья идеология грозит охватить весь мир.

Война будет продолжаться. Может быть, через год, а может, через десять. Но участь твоего народа предрешена. Не поддавайся влиянию событий, которые приближают Германию к развязке. В грядущей войне Германия будет так сильна, что весь мир полетит в тартарары. Обмундирование, которое мы на вас надели, останется на вас, пока его не снимет могильщик. Работой вы обеспечены на столетия вперед: будете строить Германию и немецкую Европу. Вы уже не посмеете требовать справедливости и человеческого обращения, которого добивался сегодня утром этот наглый подстрекатель… как бишь его?.. Все чехи, до единого научатся повиноваться, — или будут истреблены. Мы не станем тратить времени на разговоры о том, что нужно соблюдать дисциплину. Мы уже не обсуждаем эту тему ни с евреями, ни с цыганами, ни с украинцами.

Он на минуту умолк, задумавшись над тем, как бы замять сегодняшнюю неприятность, и решил, что нужно использовать Олина.