Год рождения 1921

Парни выбежали на улицу. Под ногами хрустело стекло, около домов валялись груды штукатурки. У школы не стояло ни одного часового: и чехи и солдаты прятались в темном подвале. Мирек посветил туда своим фонариком, и в его луче все увидели на полу Руду, Феру и Богоуша. Они держали Вильду Ремеша, а тот, стиснув кулаки, с пеной у рта, боролся с ними, неистово колотясь в нервном припадке. Долговязый Трояк стоял в углу на коленях, бился лбом о стену и громко и жалобно молился.

— Кончилось! — крикнул с лестницы Кованда. — Они улетели. А мы живы, ребята!

На улице уже начиналась обычная суета. Сначала несмело вылезли обитатели ближайших домов. Потом из бомбоубежища выскочили потные, перепуганные люди, таща чемоданы, коляски с детьми, рюкзаки, свертки, портфели, корзинки. Многие из них, добежав до дома, который они покинули час назад, нашли лишь пылающие развалины. Из подвальных окон выбивались языки пламени. Крыши проваливались, потолки рушились, искры метались в воздухе, оставляя следы на одежде и на коже людей.

Наконец осмелели и чехи; они вышли из подвала на улицу и ошеломленно смотрели на горящие дома и на небо в отблесках пожаров. Рыжий Нитрибит принес откуда-то сотню сигарет и стал раздавать их стоявшим поблизости чехам; буфетчик Шварц, ревматический ефрейтор из Гессена, открыв буфет, выволок на улицу бочки с пивом и содовой водой и настойчиво просил всех утолить жажду. Грубый Гиль слезливо сморкался в большой синий платок. Санитар Бекерле, юнец со вставным глазом, по-братски обнимал Олина и Руду. Бент стоял, опираясь о стену, и дрожащими руками вытирал свою лысую голову (фуражку он потерял). Капитан Кизер заикался больше обычного и, подергивая плечами, с радостным видом переходил от одного подчиненного к другому.

В этой радостной суматохе Ладя Плугарж украл из незапертого буфета две бутылки красного вина, а еще одну распил на месте, спрятавшись под пивной стойкой. Никем не замеченный, он выбрался на улицу, спрятав украденные бутылки за пазухой, — и тут же наткнулся на Карела и Кованду.

— Пойдемте разопьем! — бормотал он, хватаясь то за одного, то за другого. — Пойдемте выпьем, раз уж мы остались живы… раз уцелели. Команда гаража — за мной!

И он решительно направился по улице к каналу.

Повсюду суетились люди, подобно муравьям из растоптанного муравейника. Одни тащили свой скарб, коляски и тележки, выносили из домов уцелевшую мебель, картины, стулья, ночные столики, кровати, радиоприемники, швейные машины, перины, одеяла, чемоданы, всякие пустяки вроде шляпы, трубы от печурки, ночного горшка, лампы, вешалки. Другие апатично стояли, засунув руки в карманы, и блестящими глазами глядели на пожар. Чехи охотно помогали спасать скромное имущество знакомых соседей и даже без приказа бежали туда, где требовалась помощь. А внезапно подобревшие немцы словно забыли о своих обязанностях.

Но умиление и благодарность судьбе у немецких солдат скоро улетучились. Они снова принялись командовать, покрикивать, распоряжаться. И тогда чешская рота вдруг словно растаяла, никого из них не оказалось поблизости, некого стало организовывать и подгонять.

Восемь ребят, охранявших гараж, побежали к каналу, где стояла тяжелая зенитная батарея. Небо, растерзанное и окровавленное за ночь, прояснилось, нежные краски солнца, лежащего где-то глубоко за горизонтом, залечили кровавые раны, нанесенные ночи, и она вновь стала холодной, тихой, спокойной и уже приняла сероватый оттенок.

Шахта «Проспер» горела высоким, ярким пламенем, огонь охватил административные здания, штабеля крепежного леса и большое машинное отделение, из которого все еще вырывались клубы пара. Орудия на лужайке перед шахтой были вдавлены в землю и чудовищно искорежены, вся лужайка изрыта воронками, на дне которых поблескивали грязные лужи. Орудийная прислуга в основном была перебита. На глазах Гонзика и его товарищей военный врач, прибежавший из соседнего бомбоубежища, тут же, на улице, ампутировал левую ногу унтер-офицеру зенитчику; Мирек светил ему карманным фонариком. Бледный от волнения Пепик не отрываясь смотрел на этого страдальца, потом вдруг, не издав ни звука, повалился на землю: ноги у него подкосились, и он потерял сознание. Товарищи унесли его на берег канала и там привели в чувство.

— Жив он… тот человек? — тихо спросил Пепик и закрыл лицо руками.

Кованда помог ему встать.

— Пошли назад, — сказал он. — А то хватятся, а нас нет. Унтер тот помер от потери крови. Да все равно смерти ему было не миновать… И довольно об этом. Не глядел бы, если не можешь выдержать.

— Я никогда в жизни не видел, как умирает человек, — побелевшими губами прошептал Пепик. — Это в первый раз…

— Погоди, еще наглядимся, — заметил Ладя и поспешно отвернулся, его стошнило.

— Пей, да знай меру, — упрекнул парня Кованда. — Скотина и та знает, сколько пить. Я вот хватил пару глотков, чтоб согреться.

Пристыженный Ладя понуро плелся рядом с Миреком.

— Это я от радости, ребята, — признался он. — От радости, что пережил этот чертов ангриф. Ведь я как осиновый лист дрожал…

Мирек невесело усмехнулся.