Год рождения 1921

— В чем дело? — испуганно спросил Бент, схватил телеграмму, торопливо вскрыл ее, разложил на столе и стал читать. Все затихли и смотрели на него.

Бент дочитал до конца, перечитал еще раз, перевернул телеграмму, словно на обороте что-нибудь могло быть написано, и перечитал снова. Рот у него приоткрылся, глаза округлились, руки начали дрожать.

— Неприятности? — осведомился Кизер и участливо наклонился через стол. — Дурные вести?

Бент покраснел, на лбу у него выступили капли пота. Он сложил телеграмму и молитвенным жестом прижал ее к груди. Через несколько секунд он опомнился, сунул телеграмму в карман, встал, снял со спинки стула свой мундир и медленно надел его. Все это происходило в полной тишине, которую не осмеливался нарушить даже пьяный как стелька переводчик.

— Прошу герра капитана, — произнес наконец Бент, и голос у него сорвался, а подбородок задрожал. — Прошу вас, герр капитан, предоставить мне внеочередной отпуск.

— Да что же случилось? — нетерпеливо спросил Кизер. — Говорите же, что случилось?

Бент провел ладонью по лысине и вытер ладонь о рукав.

— При налете сгорел мой дом, — всхлипнул он. — Дом и магазин. Только Эрика спаслась.

— От души сочувствую, — сказал пораженный Кизер. — Липинский, можете идти. Вам, фельдфебель, я предоставляю семидневный отпуск. Достаточно?

— Благодарю, — вздрогнув, сказал Бент. — Разрешите идти?

Капитан кивнул.

— Покойной ночи и успешной поездки!

После ухода Бента за столом воцарилась тишина. Но ненадолго.

— Вот ведь, несчастье! — сказал Гиль. — Но ничего не поделаешь. Любой из нас может получить завтра такую же телеграмму. Дом — это еще не все.

— Правильно, — согласился капитан и кивнул Нитрибиту. Тот обратился к Олину:

— Дорогой мой, вы только что упомянули о весьма серьезном обстоятельстве. Если вам известны имена коммунистов, вы должны немедленно сообщить нам. Иначе вы сами подлежите наказанию.

Пьяный Олин поглядел на фельдфебеля. Он видел его как бы в легком тумане, а остальных не замечал совсем.

— Вам я скажу, — икнув, сказал он плаксивым тоном. — Скажу, потому что доверяю только вам.

Нитрибит покосился на капитана, тот с досадой закусил губу.

— Вся рота смотрит на меня свысока, никто мне не верит… — бормотал Олин. — Меня упрекают в нечестности, в угодничестве, меня ненавидят, но все из зависти. Я всегда был на голову выше остальных, потому что я усердный, старательный работник и ненавижу подлость и обман… Я служил продавцом в магазине. Вы не представляете себе, как много пороков и подлости в этой среде. Сослуживцы упрекали меня в том, что я выдал своего друга Милана Фалтынека, который крал продукты. На допросе он сознался, что целыми ящиками выносил со склада сахар и мыло, и сказал, что давал их семьям чехов, отцы которых были арестованы после прихода немцев в Чехословакию. Он лгал. У нас многие любят прикидываться благодетелями, чтобы только набить себе карманы. Потом меня назначили кладовщиком, и каждый мне завидовал. Они утверждали, что я карьеры ради гублю людей…

— Все это не имеет никакого отношения к тому, о чем идет речь, — осторожно перебил Нитрибит, — мы говорили…

— Имеет! — воскликнул Олин, хлопнув кулаком по столу так, что опрокинул бокал Куммера. Вино пролилось переводчику на колени, и тот громко захохотал.

— Ты наш человек, — сказал он по-чешски Олину. — Ты не будешь расстрелян после войны, ты должен утонуть в вине, в моем винном погребе на Водичкова штрассе в Праге.

— Имеет отношение! — кричал Олин. — Теперь мне завидуют, как и тогда! Вся рота завидует, что я стал фербиндунгсманом. Они злы на меня потому, что я лажу с вами. А разве они сами не могут? Для этого надо только немного доброй воли. Разве немцы не люди? Разве дурно, что я разговариваю с вами по-немецки? Кое-кто в нашей роте скрывает, что владеет немецким! Они словно стыдятся этого. Ослы! Они думают, что ход событий вдруг переменится и они дождутся разгрома Германии.

— Кто же скрывает, что говорит по-немецки? — тихо спросил капитан.

Олин махнул рукой.

— Таких немало. Хотя бы Эда Конечный и ваш шофер, герр капитан. И многие другие. Все надеются, что Россия спасет Европу, что коммунизм остановит немецкие танки. Все они отстали от жизни. Да и среди вас, немцев, есть злопыхатели, — они только и ждут своего часа.

— Кто же это? — в один голос спросили капитан и Нитрибит и пододвинули по столу свои бокалы к Олину. Холодное золотистое вино струйкой стекало у него по подбородку.

— Десятник на нашей стройке и один из каменщиков. Швабе и Артнер, — пробормотал Олин и опустил голову на грязный стол.

Нитрибит перегнулся через стол и взял пустые бокалы из его рук.

— Напился как свинья, — презрительно сказал он. — Но этот скот еще пригодится нам.

Олин с трудом поднял голову и пьяными глазами поглядел на Нитрибита.

— Только не выдавайте меня, — сказал он и икнул. — Ни словечком!

— Ну, он — могила! — вставил переводчик и пьяно хихикнул.

— Завтра надо покончить с этим делом, — сказал капитан, взглянув на Нитрибита. — Вы займетесь им?

Фельдфебель выпрямился на стуле.

— Слушаюсь, герр капитан!