Год со Штроблом

Шютц ничего не успел сказать. Его похлопал по спине человек, улыбавшийся так широко, что острые морщинки от глаз побежали по щекам. Шютц услышал еще несколько произнесенных по-русски слов — говорились они от доброты душевной, будто похлопывание по спине подтвердило, что живо еще спрятанное в нем, Шютце, доброе семя. К нему подлетела девушка, у которой несколько лет назад за спиной мотались длинные косы, от которых сейчас остались только светлые локоны, встала перед ним на цыпочки и поцеловала в обе щеки. Зиммлер, с мягким пушком на розовых щечках, тряс его руку.

— Ребята, — простонал Шютц. — Ребята.

— Что, старина! — воскликнул Штробл. — О таком ты небось и не мечтал?

— Нет, — сказал Шютц. — Нет, о таком — нет.

В обеденный перерыв он сидел в кабинете Штробла. Входили монтажники, мастера, технологи, отчитывались перед Штроблом или выслушивали его немногословные — два-три предложения — указания, что и где сделать. Штробл сначала терпеливо принимал их всех, но не выдержал и потребовал от сидящей в крохотной приемной и медленно выстукивающей что-то на машинке секретарши:

— Не могли бы вы, фрау Кречман, минут на десять поставить плотину посреди этого потока?

Но добился лишь того, что лицо ее принимало кислое выражение и острые плечи приподнимались, когда монтажники, не обращая внимания на ее слабое сопротивление, проходили мимо нее в кабинет.

Шютц, который успел тем временем обойти почти всех знакомых, получил теплую спецовку и каску, сел на единственный стул, стоявший у стола прямо перед переполненной пепельницей, и наблюдал за входившими и выходившими из кабинета людьми. Заместитель Штробла, Гасман, в чем-то убеждал его, докладывая о важнейших событиях последних дней, не забыв упомянуть и о несвоевременном выходе на работу Вернфрида. Вел он себя недопустимо и сказал ему, Гасману, в лицо, что вообще не намерен с ним разговаривать. Штробл отмахнулся.

— Знаю. У тебя все? Тогда пока.

Он выпроводил Гасмана и закрыл за ним дверь на ключ, чтобы побыть, наконец, несколько минут наедине с Шютцем.

Юрий на стройке вот уже несколько месяцев. Он один из почти двухсот советских специалистов, в основном сварщиков, которые прибыли сюда с началом монтажа оборудования. Перед Штехлином Юрий уезжал в Ново-Воронеж, а из Ново-Воронежа его направили в Бодден.

— Если посчитать, сколько людей за эти годы работали с Юрием и учились у него, получится целая армия сварщиков высшего класса, — говорил Штробл. — Сварщиков из его группы послали из Ново-Воронежа в Козлодуй, в Болгарию, его — к нам, других — в Венгрию, третьих — в Чехословакию. Мне Зинаида рассказывала. Из Юрия ты слова не вытянешь, улыбается только. Когда его спросишь, закатит папиросу в угол рта и улыбается. По-немецки до сих пор говорить не научился, но всегда рад за каждого, у кого получается «корошо».

Зинаида встретилась с Юрием в Боддене, они давно не виделись, и она, говорят, так целовала его, что тот еле отдышался. Зато с Саши, русоголового Саши, она все эти годы глаз не спускала. И когда сдавала экзамены на переводческом факультете в Москве, и после. На нее рассчитывали в Москве, в СЭВе, но она поехала в Ново-Воронеж, а оттуда с Сашей в Бодден.

— Тот самый Саша, который… — поразился Шютц.

Перед ним встала почти забытая картина. Палатка с отброшенным пологом. Зеленый свет дня, иссеченный дождевыми струями. Русые косы Зинаиды под голубым платком. Сквозь обрамленное пластиком маленькое оконце она смотрит на разразившееся в бесконечном плаче небо. Эрика рядом со Штроблом. Пока еще ничего не говорит о том, что вскоре их будут соединять узы более прочные, чем дружба. Напротив них на надувном матрасе сидит с бутылкой водки в руках Юрий. Вдруг чья-то фигура у входа в палатку. Появляется промокший насквозь, но сияющий Саша и протягивает Эрике букет влажных бело-зеленых лесных цветов. На несколько секунд глаза присутствующих остановились на Саше, Эрике и букете, словно перед ними полотно, на котором все детали уравновешены. Может быть, один Шютц успел на мгновение увидеть и Штробла, заметить, что тот весь напрягся. Не в тот ли момент Штробл ощутил, как ему нужна Эрика?

— Да, тот самый Саша, — сухо подтвердил Штробл.

И сразу поднялся, подтянулся и сказал, бросив взгляд на Шютца:

— Тебе еще к секретарю парторганизации участка. У нас это Герберт Гаупт. Учетную карточку подпишет Зиммлер.

Открыв дверь, он потребовал:

— Фрау Кречман, вызовите Зиммлера! — и потом, повернувшись к Шютцу, добавил: — Герберт Гаупт болен. Жаль, в ближайшие дни вы не встретитесь…

— А зачем спешить, — заметил Шютц. — У секретари есть одна неприятная особенность: они дают поручения. — Он обрадовался, увидев входящего Зиммлера. — В качестве секретаря меня вполне устроит Зиммлер.

Штробл приглядывался к Шютцу. Вот он сидит, положив каску на пол рядом со стулом и вытянув длинные, обтянутые джинсами ноги, ничем не озабоченный и раскрепощенный, повзрослевший со времен Штехлина. А вот набрался ли он ума-разума? Если да, то Штробл знает, что предпримет.