Год со Штроблом

— Где цветы? — напомнил Шютц Зиммлеру, когда они остановились перед дверью квартиры Кисловых: тому не терпелось узнать, побывал ли Шютц у Берга и все ли решено и подписано? Так Шютц теперь правомочный наследник Герберта Гаупта? Что, еще общее собрание? Ну, да, да, все в свой черед, понятно.

— Я замещал Герберта Гаупта, верно ведь? Все делал в срок и как полагается: и членские взносы собирал, и собрания проводил, само собой! — говорил Зиммлер. — Но чтобы быть таким, как Герберт Гаупт, надо побольше всякого такого… — он передернул плечами: — Ты меня понимаешь, верно ведь? — и заверил Шютца, что на него, Зиммлера, он может рассчитывать всегда.

— Цветы… — прошептал Шютц.

Зиммлер начал суетливо, но осторожно похлопывать себя по нагрудным карманам, пока не обнаружил завернутый в шелковистую бумагу букетик.

— Такой крохотный? — огорчился Шютц, бросив сквозь приоткрытую дверь взгляд на Штробла, который наверняка ожидал, что они принесут букет хризантем величиной с колесо машины.

— Больших у них не было, и вообще, знал бы ты, во что эти цветы обошлись, да, — говорил Зиммлер, разворачивая букетик остро пахнущих фрезий.

В это время Варя вместе со Штроблом, Эрлихом и Юрием подошла к темной полированной стенке с большими, круглыми, отливающими перламутром ручками. Кисловы приобрели ее с неделю назад.

— Заказали мы ее давно. Возьмем, наверное, домой, — сказала Варя. — И фотографию обязательно возьмем.

Фотография стояла в центральной секции перед вазой с тончайшими, как у мыльного пузыря, стенками. На снимке — группа по-праздничному серьезных мужчин и женщин с детьми.

— Наши друзья в пещере Германа у Рюбеланда, — Эрлих толкнул Шютца локтем в бок. — Володя и Юрий перед старыми сталактитами и сталагмитами. Нет, Варя, скажи, ты действительно хочешь поставить это фото в своей новой квартире на Дону?

К ней подошел Вернфрид.

— Ее поставят на почетное место: между плюшевым креслом и бархатной портьерой. Точно, Варя?

Варя испытывающие поглядела на него.

— Да, — сказала она. — Ты совершенно прав. Она займет почетное место.

— А я что говорю? — Вернфрид смотрел на нее с высоты своего роста, делая вид, что сказанное его забавляет. — У моего отца тоже стоял такой снимок на комоде. «Вылазка скат-клуба[12] в рюбеландскую пещеру Германа». О пещере они ровным счетом ничего не помнят, зато пивную, где была пропита вся касса клуба, не забудут никогда.

На несколько мгновений наступила тишина, будто уронили какую-то вещь, которую непременно нужно найти; но когда заговорила Варя, все внутренне облегченно вздохнули — разговор вроде бы и не прерывался.

— А мы с Володей, я думаю, запомним другие вещи, — голос Вари звучал тепло. — По пути туда мы побывали в Берг-театре, театре в горах. И в саду Гете. И на Эттерсберге[13]. Тебе эти места знакомы, верно? Хорошо, что нам довелось увидеть это вместе с нашими детьми.

Отстранив Вернфрида, перед Варей предстал Зиммлер и протянул ей цветы. Щеки его раскраснелись.

— Мы чуть о них не забыли! Поставь их в ту маленькую вазу, что за снимком, идет? А когда кто-нибудь из нас навестит вас в Ново-Воронеже, он привезет вам свежие, которые мы сами нарвем.

От большого стола, стоявшего посреди комнаты, к ним, к превеликому облегчению Зиммлера, поспешил Володя, разливший водку по рюмкам. Володя произнес тост, а Варя перевела: «За то, чтобы каждый из присутствующих здесь побывал и в доме Кисловых на Дону». Второй тост — за детей. Дети его и Вари есть на снимке в стенке — маленький мальчик и девочка чуть постарше на переднем плане. Петя — вылитый папа: несколько веснушек и гордо задранный носик. А большеглазая Таня больше походит на мать.