Год тумана

В прилив океан затопляет развалины. Мусор застревает в руинах и лежит там неделями, прежде чем вода уносит его обратно. Глядя на груды камней и наблюдая за тем, как волны бьются о разбитую дамбу, чувствуешь себя так, будто переносишься в другое столетие. Огромная круглая цистерна, некогда служившая резервуаром для перекачки воды в бассейны, теперь наполнена застоявшейся дождевой водой и тиной.

— Мой отец купался здесь, когда был маленьким, — говорит Джейк. — Есть даже фотография: он стоит на подкидной доске в черном купальном костюме. Такие костюмы посетители брали напрокат.

Рассматриваю холодную гладь океана в бинокль. По волнам ко входу в гавань движется баржа, на грузовых контейнерах нарисованы китайские панды. Немного смещаю бинокль и начинаю рассматривать уже не беспредельную водную ширь, а развалины. Там плавает мусор — банка из-под колы, выцветшая до розового цвета, какой-то потрепанный предмет одежды, разбухшая от влаги книга в обложке. Внимательно осматриваю руины и готовлю себя к тому, что можно там увидеть. Преступники всегда ищут укромные места, чтобы скрыть улики: не проходит и недели без новостей о трупе, обнаруженном в овраге, или на свалке, или в заброшенном доме. Против собственной воли представляю себе сотни мест, где можно спрятать тело ребенка; невозможно не представлять самые кошмарные варианты.

Джейк стоит спиной ко мне. Молчит. Молится. С того дня как я ходила с ним на мессу, он больше не настаивал на совместном посещении служб, но сам исправно бывал в церкви каждую неделю и порой беседовал со священником. Меня откровенно злит это излияние души постороннему, в то время как со мной он почти ничем не делится и считает тренинги пустой тратой времени. А потому я очень удивилась, когда сегодня утром Болфаур позвонил и спросил, не хочу ли поехать с ним в Сутро-Басс. Я была благодарна ему за попытку восстановить связь.

В последний раз осматриваю развалины — ничего — и чувствую неземное облегчение.

Джейк зримо расслабляется, словно провисает туго натянутая бечева воздушного змея.

Идем по крутой тропке, минуя купальни. Тропка заканчивается мрачным туннелем, вырубленным в скале. Внутри очень холодно. Там живет эхо, раздается постоянный перестук капель, которые срываются со свода пещеры и образуют лужи на полу. В конце перехода — конусообразное пятно света. Джейк делает то, чего не делал уже несколько недель, — берет за руку. Выходим из туннеля. Камни под ногами скользкие, между ними струится вода. Вдалеке над морем возвышается скалистый мыс; угловатые очертания смягчены туманом.

— Помнишь, как мы приходили сюда с Эммой?

— Да.

— Она была на седьмом небе от счастья, когда мы отправились лазать по старому форту, — продолжает он, звякая ключами в кармане. — Помнишь, малышка настояла на том, чтобы вернуться к машине, принести сюда всех своих кукол и сфотографировать их на стволе пушки?

Его голос срывается; Джейк молча обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Может быть, если бы Эмма погибла и мы в этом убедились, после похорон снова и снова переживали эти моменты. Повторяли бы ее словечки, в мельчайших подробностях вспоминали те места, где бывали вместе. Может быть, если бы девочка погибла, мы изобрели язык, на котором смогли с ней общаться. Но такое общение невозможно, пока неизвестно, где она. Эмма страдает? Эмма одна? Эмма испугана? Каждое приятное воспоминание вызывает откуда-то из глубины темные, пугающие картины.

Ветер треплет волосы Джейка, на его свитере блестят капли воды. Мы молча стоим какое-то время и смотрим на ледяную гладь моря, дрожа от холода.

Отсюда нам видны фигуры серфингистов, издалека похожие на муравьев. Парни качаются на волнах и ждут. Когда-то я читала о том, что большая волна может проделать путь в тысячу миль, через весь океан, прежде чем коснуться берега. Серфингисты на первый взгляд беспечно сидят на своих досках, но на самом деле безотчетно откликаются на малейший вздох океана как на поверхности воды, так и в глубинах. Благодаря какому-то невероятному инстинкту или чутью сорвиголовы немедленно вскакивают на серф именно в ту самую секунду, когда высокая волна, обнажая океанское дно, приобретает нужную форму. И всякий раз единение человека и волны кажется настоящим чудом.

Глава 26

Фотоаппарат «Холга» создан в Гонконге в 1982 году. Название происходит от «хо гвонг», что означает «очень яркий». Он практически полностью сделан из пластмассы, и составные части неплотно пригнаны друг к другу. В результате свет, проникающий сквозь стыки, становится причиной белых пятен на снимках. Фотографии, сделанные «Холгой», дезориентируют; это как смотреть чужой сон.

Четвертая фотография из сделанных мной на самом деле состоит из двух разных снимков, наложившихся друг на друга, — убегающая прочь Эмма и мертвый тюлень, снятый с расстояния в несколько шагов. Эффект такой, как будто девочка парит над тюленем. Между ее маленькой ножкой и телом животного — полоса яркого света.