Год тумана

— Ты сказала, будто этот тип держал Сару в плену полтора месяца. Но где?

— У себя дома, в паре миль от того места, где жили Каллаганы. Один раз даже возил ее в торговый центр, чтобы купить новое платье. Заставил Сару надеть парик и загримировал до неузнаваемости.

Представляю себе девочку, стоящую в магазине рядом с похитителем, который до боли стискивает ей руку.

— Почему она не сбежала?

— Пригрозил, дескать убьет ее родителей, если попытается сбежать.

— Такие люди должны умереть. Медленной и мучительной смертью.

— Эбби, ты ли это говоришь? Или кто-то другой в свое время организовал в колледже акцию протеста против смертной казни?

— Знаю, это на меня не похоже. Наверное, твоей сестре уже никогда не стать прежней… — Делаю паузу, а потом продолжаю: — Знаешь, я составляю списки.

— Какие списки?

— Списки пропавших детей. Их тысячи.

— Зачем, Эбби?

— Как будто все потерялись в тумане.

Вспоминаю о совместной поездке в Сан-Франциско, во времена отрочества. Как и большинство туристов, наша семья собирались провести лето в Калифорнии. Мы с Аннабель, в шортах и легких свитерах, отправились на мост Голден-Гейт и уже через несколько секунд замерзли до дрожи. В этот день мост окутал такой густой туман, что две голенастые сестрички даже не разглядели знаменитые оранжевые башни. Сплошная белая пелена висела над заливом, застилая горизонт. Сделать удалось лишь несколько фотографий. Много лет спустя, когда мы с Аннабель приехали домой забрать мамины вещи, нашли коробку с надписью «Сан-Франциско». У матери никогда не хватало времени завести памятный альбом, но она упорно хранила старые билеты на паром, цепочку для ключей, купленную на острове Алькатрас, и эти фото. Глядя на снимки, невозможно было догадаться, кто там изображен. Виднелись только размытые силуэты, плавающие в белой дымке.

Глава 40

День сто тридцать восьмой. Три часа ночи, бессонница, бутылка шотландского виски, подаренная в прошлом году благодарным клиентом. На улице бушует гроза, в стекла стучит ветер. В доме молочно-белым светом мерцает монитор. Уже не первый час «вишу» в чатах, рассказывая историю Эммы и повсюду оставляя заветный адрес www.findemma.com. Количество посетителей сайта стремительно растет, гостевая книга буквально переполнена сообщениями, сочувствие перехлестывает через край, но ключа к разгадке нет ни у кого. Возможно, самое убедительное доказательство исчерпывающего одиночества — бродяжничество глубоко в ночи по киберпространству.

«Саша67» пишет: «Эмма очень похожа на мою племянницу, которая умерла от лейкемии шесть лет назад».

«СноубордНавсегда» пишет: «В Мизуле четыре часа утра. Позвони». Оставляет номер телефона и зачем-то указывает дату рождения. Молод — видимо, студент колледжа.

«Скучно до слез» сообщает о снегопаде в Ванкувере и помещает список девушек, которые бросили его в течение последних пятнадцати лет, с подробным указанием причин.

Просто удивительно, однако Интернет остается невредим — минуту за минутой, час за часом, по мере того как печали и проблемы миллионов пользователей извергаются в виртуальную вселенную, подобно вулканической лаве. Есть что-то успокаивающее в мысли о неподвластности веб-технологий людской печали — ведь провода и процессоры просто-напросто превращают эти отчаянные исповеди в цифры. Смерть и разрушение, разбитые сердца и злобные угрозы, пропавшие дети и перепуганные матери — все сводится лишь к определенному количеству информации, которую можно переслать, сохранить и забыть.

На мой электронный адрес (для деловой корреспонденции) приходит сообщение: «Привет. Только что вернулся из Финляндии. Когда можно будет забрать снимки? Ник Элиот».

Он совершенно вылетел у меня из головы, этот Ник Элиот, у которого колючие волосы. Его прабабушке Элайзе недавно исполнилось девяносто девять. Ник родился в Англии, в Оксфордшире, но уже несколько лет живет в Сан-Франциско. За неделю до исчезновения Эммы Ник принес несколько фотографий, которые ему хотелось отретушировать.

— Зашел на ваш сайт. — Он осторожно вручил конверт. — Очень понравились ваши работы. У вас лицо человека, которому можно доверять.

При пожатии его рука задержалась в моей на секунду дольше положенного правилами приличия.

Я тоже что-то почувствовала — мгновенный импульс. От человека в темно-синем костюме с голубой рубашкой пахло чем-то знакомым — возможно, пирогом. Я немедленно вспомнила о Джейке и отняла руку.

— Давайте посмотрим, — открыла конверт.

Прабабушка Элайза, в широкополой шляпке и пушистой муфте, машет из окна поезда. Элайза, в туфельках с пряжками, сидит на ступеньках, искоса глядя на новоиспеченного супруга. Элайза несколько лет спустя — одна рука покоится на макушке ребенка, а вторая поглаживает выпирающий живот. На всех снимках лица выцвели, кожа стала мертвенно-бледной, словно изображенные на фотографиях люди много времени провели в темноте.

— Возможно что-нибудь сделать? — спросил Ник.

— Посмотрим…