Год тысяча шестьсот…

Михаил Михеев ГОД ТЫСЯЧА ШЕСТЬСОТ…

У берега Кубы

В этом году международная студенческая Универсиада проходила на Кубе. Финальные встречи предполагалось провести в Гаване, а отборочные в приморских городах: Матансас, Мансанильо и Сантьяго-де-Куба. В Сантьяго-де-Куба прибыли боксеры и фехтовальщики на рапирах. Поединки шли два дня, закончились поздно вечером. Утром следующего дня спортсмены должны были вылететь в Гавану.

1

Фехтовальщица, мастер спорта — студентка иркутского института — Ника Федорова и москвич, выпускник исторического факультета МГУ — боксер в среднем весе и тоже мастер спорта — Клим Соболев познакомились уже здесь, на Кубе.

Они не проиграли ни одной встречи и вышли в финал.

После напряженных поединков спортсменам — и победителям, и побежденным — требовалась разрядка. Многие, как радостные, так и опечаленные, отправились на вечернюю прогулку по улицам субтропического города. Оставшиеся устроились в уютных шезлонгах на открытой морскому бризу веранде загородной гостиницы, которую целиком отвели для спортсменов, тренеров и журналистов.

Администратор гостиницы — сам в прошлом боксер — любезно предложил Климу Соболеву свою моторную лодку. Ника не возражала против прогулки по спокойному темному морю. Клим сел на корму, к подвесному мотору. Они сделали хороший круг — до торгового порта и обратно.

Когда на берегу показались огоньки гостиницы, Клим выключил мотор. Лодка мягко осела в воду и тихо заскользила по темной воде, слегка покачиваясь на пологих волнах мертвой зыби, которая шла откуда-то с просторов Карибского моря.

Вдали над портом расплывалось белое зарево электрических фонарей, но здесь берег был слабо освещен редкими люминесцентными светильниками, да у подъезда гостиницы подрагивал розовый неоновый свет. На проходившей за гостиницей автостраде стремительно возникали и исчезали вдали узкие ослепительные лучи.

Возле дощатого причала две крохотные парусные яхты чертили темное небо тонкими, как карандаши, верхушками оголенных мачт. В полукилометре от берега стояла на якоре большая моторная яхта с ярко освещенным большим иллюминатором в каютной надстройке.

Вдали над морем медленно бродили хлопья ночного тумана, они то расплывались, то сливались вместе, затягивая горизонт плотной мутно-белесой полосой.

— Пойдем к берегу? — спросил Клим.

— Подожди. Побудем немного на воде. Здесь хоть прохладно, а в гостинице жарко и душно, ни спать, ни читать не хочется.

Ника сбросила босоножки и забралась с ногами на обтянутое пластиком сиденье. Клим опустил руку за борт и приложил мокрую ладонь к левой скуле.

— Болит?

— Проходит.

— Здорово Баркет тебя ударил. Я, вроде, внимательно смотрела, а не заметила как. Вижу, ты уже на канате висишь, а судья рукой машет: «уан, ту, фри…».

— Хорошо ударил. Поймал на финт и ударил правым крюком. Чуть бы пониже попал, пожалуй, было бы все… До гонга я кое-как дотянул, ну а в перерыве очухался и отошел.

— А во втором раунде смотрю, ты стоишь, а Баркет лежит и судья ему секунды считает,

— Поторопился Баркет. Первый раунд выиграл — видел же он, как я на канатах висел, — хотел побыстрее победу закрепить, пока я в себя не пришел. Заторопился… и пропустил. А мог, пожалуй, по очкам выиграть, хорошо шел.

— Ты на него не рассердился?

— Вот за что же? Бокс — есть бокс. Подобрался только немного.

— А я так на свою Мари разозлилась.

— Это и я заметил. Когда она в счете повела: два — ноль, три — ноль! ты маску сняла, а глаза у тебя такие…

— Разозлилась… Хитрая она, Мари Лубан. Знала, что прямыми меня не достанет, начала к себе подтягивать. А я, как дурочка, иду на нее, иду… Болельщики кричать начали: «Мари! Мари!» Так кричат — в ушах звенит, рапиру не слышу. А уже три — ноль! Вот тут я и разозлилась. И на болельщиков, и на Мари, да и на себя, что на ее уловку попалась. А Петрович — мой тренер говорил, когда я разозлюсь, у меня реакция убыстряется, и тогда в меня уже никто попасть не может. Шутил он, конечно. Но тут на самом деле пошло — один укол, второй, третий… А уж после третьего, когда счет сравняла, поняла, что выиграю у Мари Лубан. Ее тренер что-то ей кричать начал.

— No avancec! Не иди вперед!

— По-испански что ли?

— Конечно.

— Ты и испанский знаешь?

— Знаю, немножко. Английский все же получше… Меня, может, за испанский и в сборную ввели.

— Ладно тебе, не кокетничай. А я вот только английский. И то: мистер Соболеф! Уот ду ю'синк эбаут май прононсиэйшен?

— Вери гуд!

— Так уж и «вери гуд»?

— Ну, акцент, конечно…

— Сибирский?

— Пожалуй, — улыбнулся Клим.

Внезапно над тихим морем пронесся тонкий томительный звук… потом целая музыкальная фраза прозвучала и оборвалась, как звон рассыпавшегося стекла.

— Скрипка, — сказал Клим.

— Похоже. Только откуда? С берега — вроде далеко.

— Наверное, с той яхты.

Моторная яхта была от них в полусотне метров. От освещенного иллюминатора бежала по воде покачивающаяся полоска света.

Скрипка послышалась опять.

— Похоже — полонез, — сказал Клим.

— Огинского?

— Ну, какой же это Огинский?

— А я других полонезов и не знаю.

— Подожди, послушаем…