Год в Касабланке

Дверь в квартиру Камаля всегда была заперта. За ней помещалось царство разврата. В большой гостиной было пусто, если не считать сваленной в кучу унаследованной от прежних хозяев мебели и горы пустых бутылок из-под водки. Между ними стояла неопрятная кушетка со сломанными пружинами. Во все что ни попадя пьяной рукой были натыканы окурки: в рюмочку для яиц, в столовую ложку, в старый кед. Камаль никогда не впускал посетителей, даже своих родственников. Он разговаривал со всеми через щель в почтовом ящике. Единственными, кому позволялось войти, были женщины, представительницы определенной профессии, которых он находил в переулках за Центральным рынком. Мне единственный раз удалось попасть в квартиру Камаля, когда я привез ему комплект зеленых пластиковых стульев — своего рода подарок в честь примирения. Он часто вслух размышлял о том, как хорошо будут смотреться пластиковые садовые стулья в его холостяцком жилище.

Помню, Камаль пошел в спальню поискать спички. Я проскользнул за ним, к его большому неудовольствию. Трудно точно описать всю мерзость этой комнаты. Даже при задвинутых шторах чувствовалось, что дальняя стенка покрылась грибком. На кровати не было простыней, и от нее несло экскрементами. Сразу за дверью стояла невысокая книжная полка. Я удивился, увидев на ней аккуратно расставленные книги. Но больше всего меня поразили их названия. Это были сплошь классические произведения: избранные труды Аристотеля, сочинения Платона и Плиния, «Мифы Древней Греции», «Отверженные» Гюго в оригинале и весьма внушительная биография Эйнштейна.

— Как-то это немного не к месту, — заметил я, показав пальцем на книжную полку.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, это единственные ценные предметы в этом бедламе.

Камаль гордо задрал нос: мол, вот так, знай наших.

— Ты их читаешь?

— Вот еще не хватало.

— А зачем они тебе тогда?

— С помощью этих книг я произвожу впечатление на chicas.

С приходом нового года в конце туннеля забрезжил слабый свет. Погода стала значительно холоднее, но зато исчезли все мухи, пропали и полчища тараканов. Дни стояли ясные, ослепительно светило солнце. Лишь время от времени с атлантического побережья прорывались грозы. Вид мастеров, укладывающих плитку, как ничто другое поднимал мое настроение. Я пребывал на верху блаженства: наконец-то жизнь налаживалась.

Теперь, когда сторожа построили новые лачуги в бидонвиле, ни чувствовали себя гораздо счастливее. Все трое часто сетовали на то, что совершили по молодости общую ошибку: взяли в жены уроженок пустыни. Сторожа снова и снова повторяли, что их супруги — это сварливые существа, которые не заслуживают ничего хорошего.

Похоже, многочисленные страдания и недоразумения закончились: мы потихоньку входили в нормальный жизненный ритм. Каждое утро Ариана отправлялась в детский сад и возвращалась оттуда в полдень. Рашана с утра помогала мне по дому, и если находила время, то занималась французским. Камаль появлялся и исчезал, вечно или пьяный, или с похмелья, или в промежуточном состоянии. Гангстер и его моложавая жена нас больше не беспокоили. Сторожа тоже вели себя тихо. Они наблюдали за работой мастеров, с одержимостью убирали опавшие листья и почти не вспоминали о джиннах.

Но однажды ранним утром, когда первые лучи солнца только окрасили облака, Хамза постучался в дверь нашей спальни.

— Мсье Тахир, мсье Тахир.

— В чем дело? — прошептал я в замочную скважину.

— Вам лучше пойти со мной, — сказал он.

Накинув плащ прямо на пижаму, я вышел из комнаты.

— В большой двор, — указал Хамза.

Мы миновали длинный коридор и вышли во двор через веранду. Хамза открыл дверь в помещение, которое он всегда держал закрытым. Я вошел туда вслед за ним. В носу защекотало от какого-то цитрусового запаха. Я принюхался, потом еще раз.

— Смотрите сюда, — сказал Хамза, показывая рукой на стену над лестницей, ведущей в никуда.

Недалеко от свода я заметил пятно какой-то странной слизи бледно-вишневого цвета. Пятно было размером с наволочку. С него капало.

— Пятно не из этого мира, — пояснил сторож.

— Этому должно быть научное объяснение. Я думаю, что источник его образования находится снаружи. Позже я возьму лестницу и посмотрю внимательно.

Я ожидал, что Хамза начнет говорить, что эта слизь — работа Квандиши, что это знак грядущей гибели. Но он ничего такого не сказал.

Ближе к обеду я увидел, что Хамза демонстрировал пятно своим коллегам — сторожам. К полднику взглянуть на пятно незаметно пробрались члены их семей. Мне это не понравилось, поскольку стена была частью нашего дома, а не местной достопримечательностью. Я ушел по своим делам, а когда вернулся во двор вечером, то обнаружил, что там слоняется человек тридцать-сорок. Хамза организовал экскурсии к загадочной слизи.

Меня совсем не радовала перспектива нового нашествия на дома сторожей и их друзей. Я отвел Хамзу в сторону и убедительно попросил его увести всех отсюда. Он, как мне показалось, огорчился.

— Но люди проявляют такой интерес.

— К розовой слизи?

— Да. Понимаете, это барака, благословение.