Год в Касабланке

Как-то утром в глубине трущоб раздался сильный рев мотора. Он был настолько громким, что заглушил крики ослов и лай собак. Я разгружал кирпичи из многострадального корейского джипа в конце нашей улицы и поднял глаза как раз вовремя, чтобы полюбоваться новой игрушкой гангстера. Машина неслась по главной дороге — сплошной черный глянец — словно океанский лайнер. Герб фирмы «Кадиллак» блестел на решетке радиатора, словно медаль за отвагу. Машина проехала немного вперед и поравнялась с нашей ужасной тачкой. Мое сердце забилось быстрее, будто я интуитивно предчувствовал бой или полет. Я стоял так, что мое лицо отразилось в стекле, заднее пассажирское окно опускалось очень медленно, как какая-то завеса. Вдруг оказалось, что я смотрю в темные очки от Гуччи марокканского Дона Корлеоне. Я вытер запачканные руки о рубашку на груди и шагнул вперед, чтобы представиться. Крестный отец сидел без движения, лишь ноздри у него чуть раздувались. Он высунул руку, я наклонился к машине, чтобы пожать ее. Но как раз в этот момент пальцы гангстера щелкнули, послав сигнал шоферу. Черное стекло полезло вверх, я успел отдернуть руку и отскочить назад. Секундой позже «кадиллак» скрылся из виду.

Глава 14

Плод молчания — спокойствие.

Через два дня после эпизода с розовой слизью меня охватило сильное подозрение, что против нас существует заговор. Завуалированные угрозы гангстерской жены, разговоры о барака и джиннах и сама слизь ввергли меня в состояние паранойи. Я был уверен: темные силы что-то замышляли против нашей семьи. Но вовсе не духи, а окружающие нас люди, и я был в этом уверен, плели интриги, чтобы изгнать нас из Дома Калифа.

Сторожа, должно быть, чувствовали мое напряжение. В тот вечер они пришли к нам с подарками. Жена Османа послала нам буханку твердого круглого кнобза, домашнего хлеба с семенами аниса. Хамза принес новые амулеты для Арианы и Тимура на замену старым. Он заговорил их таким образом, чтобы дети жили до тысячи лет. А Медведь подарил мне пресс-папье, которое лично изготовил из полированного камня.

За подарками последовали предостережения.

— Камаль плохой человек, очень плохой, — сказал Осман, и его постоянная улыбка на миг угасла.

— Он хочет украсть у вас Дар Калифа, — добавил Медведь. — Он разобрался в документах.

— А что насчет крестного отца? — спросил я. — Разве он не более опасен?

Хамза поднял палец перед носом и изрек:

— Слепой вор в доме опаснее одноглазого вора на улице.

Я вспомнил, что, когда Камаль только появился здесь, он предостерегал меня, будто сторожа заодно с бидонвильским гангстером и якобы они снабжают его информацией обо всем, включая мельчайшие подробности нашей жизни.

— Хамза и иже с ним — это Троянский конь, — сказал мне он.

Я не знал, кому верить, поэтому решил не верить никому. Гангстер вкупе со своей женой, сторожа и Камаль начали казаться мне представителями вражеского лагеря. Я был уверен, что каким-то образом они плетут заговор вместе.

Несмотря на это, я нашел утешение в чтении дневников деда. У него тоже имелся свой Троянский конь — его горничная Афифа.

Эта женщина словно бирманская кошка, — писал он, — накормив, приютив и приласкав ее, ты думаешь, что она будет помнить своего хозяина. На самом деле — все наоборот. Глубину ее вероломства трудно предсказать. Афифа забрала бы у меня все, что я имею, если бы смогла уйти с этим.

По иронии судьбы так и произошло на самом деле. После смерти деда Афифа воспользовалась ситуацией. Она вынесла из виллы все, что ему принадлежало. Афифа прихватила даже карманные часы, подаренные деду в тридцатые годы Ататюрком. После чего скрылась в горах, только ее и видели.

Я начал проводить больше времени в одиночестве, вдали от Дар Калифа. Мне казалось, что у дома было слишком много глаз, наблюдавших за мной, и слишком много ртов, обсуждавших меня. Рашана никак не могла взять в толк, чем я так обеспокоен. Она говорила, что никогда в жизни не чувствовала себя в большей безопасности. Чтобы успокоить нервы, я исследовал квартал ар-деко в центре города, отыскивая там забытые архитектурные жемчужины.

Один старый путеводитель по Касабланке, написанный в период рассвета французского господства, восторженно отзывался о кинотеатре «Риалто». Здание это воздвигли в 1930 году, когда Касабланка была витриной французской моды. Мой путеводитель описывал его как граненый бриллиант, блеск которого поражает своим великолепием всю Северную Африку. Рядом с рекламой имелась фотография, на которой фотограф запечатлел пару, позирующую перед яркими огнями недавно открытого кинотеатра. На мужчине красовалась мягкая фетровая шляпа, лихо заломленная на затылок, а дама была с головы до пят укутана в меха.