Читаем Год в колчаковском застенке полностью

Год в колчаковском застенке

Пользуясь богатым опытом прежнего скитания по царским тюрьмам, мне удалось с большим трудом сохранить дневник, который я писал урывками в колчаковском застенке — иначе в Екатеринбургской центральной тюрьме №1 (При Колчаке этих «номеров» развелось множество). При частых, порой внезапных, обысках приходилось прибегать ко всякого рода ухищрениям, чтобы спасти дневник: обертывать листки его вокруг тела и забинтовывать их, прятать в сапоги, в печку под пепел и т. д. И дневник удалось сохранить до прилета на Урал Красных Орлов, мощным взмахом своих крыльев разбивших тяжелые цепи, в которых без малого год томило нас «славное» колчаковское правительство. Горячее спасибо т. т. бойцам Красной армии — они воистину воскресили, как из мертвых, нас немногих, уцелевших от сыпного тифа, свирепствовавшего в переполненных екатеринбургских тюрьмах, от избиений, карцеров и расстрелов... — (Автор)  

Анатолий Алексеевич Герасимов

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное18+

Дневник заключенного

27 июля 1918 г.—14 июля 1919 г.

«Бывали xyжe времена, Но

не бЫло подлей».НЕКРАСОВ.

Пользуясь богатым опытом прежнего скитания по царским тюрьмам,

мне удалось с большим трудом сохранить дневник, который я писал

урывками в колчаковском застенке—иначе в Екатеринбургской

центральной тюрьме № I (При Колчаке этих „номеров“ развелось

множество).

При частых, порой внезапных, обысках приходилось прибегать ко

всякого рода ухищрениям, чтобы спасти дневник: обертывать листки его

вокруг тола и забинтовывать их, прятать в сапоги, в печку под пепел и т. д.

И дневник удалось сохранить до прилета на Урал Красных Орлов, мощным

взмахом своих крыльев разбивших тяжелые цепи, в которых без малого год

томило нас .»славное“ колчаковское правительство.

Горячее спасибо т. т. бойцам Красной армии—они воистину

воскресили, как из мертвых, нас немногих, уцелевших от сыпного тифа,

свирепствовавшего в переполненных екатеринбургских тюрьмах, от

избиений, карцеров л расстрелов...

Автору „ дневника“ пришлось погостить — иной раз; подолгу — во

многих николаевских тюрьмах; колчаковский застенок оказался гнусней их

всех.

Теперь, в 6-ю годовщину Великого Красного Октября, принесшего с

собой неминуемую гибель всякой колчаковщине, хотя бы временно и

овладевшей позициями,, считаю своевременным отдать в печать чудом

уцелевший дневник и некоторые документы, достаточно ярко рисующие

палачество и издевательство колчаковцев над заключенными и хамское

прислужничество им чиновничьей ж буржуазной сволочи.

.

X-

Получив от наробраза, где я заведывал театральным1 отделом,

месячный отпуск, я поселился на даче в Шарташе.

.... На третий день но приходе белых, был (по доносу)-

Слышу слова одного из них, юноши, на вид красноармейца:

Что это, протестует он, не дают даже уведомить семью об

аресте.

А большевики разве давали,—доносится ответ. Бросали в

тюрьму безо всяких.

Но ведь я не большевик, а...

Левый эсер, чтоли? Одна сволочь ...

После каких то записей и опросов, ведут наверх, на хоры клуба и

здесь встречаю знакомых, как и я не успевших покинуть Екатеринбург,

или не ожидавших ареста.

f Чтобы было мягче спать, некоторые стлали на столы I извлеченные из

шкафа старые советские дела, заменявшие тюфяк.

.

Я не только стою—я сплю на советской плат- | форме, сострил

кто-то.

Тяжелое впечатление, помнится, оставил один штрих в общей

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное