Год ведьмовства

Хрустнула ветка. Пальцы Иммануэль сжались вокруг лампы, и она поморщилась от зуда в забинтованной обожженной руке.

В воздухе витал запах сырости и дурмана, крики становились все тише, и до ее слуха донесся ласковый плеск воды.

Повинуясь инстинкту, она пошла на звук, подняв лампу повыше, чтобы осветить деревья. Продравшись через кусты, она вышла на небольшую поляну. Посередине поляны находился пруд, вода в котором была черная, как нефть. В нем, как в зеркале, отражался лик луны. Иммануэль остановилась у кромки воды, крепче сжимая рукоять лампы.

– Есть тут кто? – крикнула она в ночь, но звук растворился в чаще.

Несмотря на тишину, эха не было. Крики совсем стихли. Деревья стояли, не шелохнувшись.

Иммануэль понимала, что нужно бежать – по своим следам выйти из леса и бежать сломя голову обратно на ферму. Но она лишь расправила плечи и переступила с ноги на ногу, собирая в кулак последние силы.

– Если вы меня слышите, покажитесь. Я знаю, что ваш род обитает в Темном Лесу. И что вы знали мою мать и призываете меня так же, как призывали ее.

Какое бы зло они ни замышляли, Иммануэль должна была узнать обо всем сейчас и покончить с ним раз и навсегда.

От середины пруда широкими кругами разошлась рябь. Волны облизнули берег, и лампа в руках Иммануэль зашипела, как будто в ней заканчивалось масло.

В мерцающем свете из воды на отмель выплыла женщина. Иммануэль отступила на полшага назад и подняла лампу выше.

– Кто здесь?

Женщина не ответила. Она скользила по воде как рыба, путаясь конечностями в водорослях. Она подплыла ближе, и Иммануэль отметила ее красоту: такое лицо могло вскружить голову пророку и украсть сердце мужчины у него из груди. В этот момент Иммануэль узнала ее со страниц дневника матери. Та же резко очерченная линия рта была и у одной из женщин с рисунков – она могла бы показаться карикатурно широкой, если бы не пухлые, красивые губы. Темные и гладкие волосы имели оттенок ила на камнях отмели. Женщина была мертвецки бледна, точь-в-точь, как Возлюбленные, и, как у них, между бровями у нее красовалась семиконечная звезда, вписанная в круг.

Иммануэль поняла, что это была Далила, ведьма воды.

Женщина протащилась животом по склону берега и поднялась на ноги. Черная грязь прикрывала ее оголенную грудь и промежность, но в теплом свете лампы явственно различались все линии и изгибы ее тела. Ведьма подошла ближе, и Иммануэль увидела, что это отнюдь не взрослая женщина, но юная девушка примерно одного с ней возраста, не старше шестнадцати-семнадцати, самое большее – восемнадцати лет.

Далила подошла так близко, что Иммануэль почуяла ее запах. От нее разило мертвечиной и лишайником, листвой и тиной. Там, при свете луны, Иммануэль разглядела ее синяки – темные, почти чернильно-черные кляксы, портившие лицо. Правый глаз немного заплыл, обе губы были рассечены.

Ведьма протянула руку, и ее пальцы сомкнулись на запястье Иммануэль. Одним резким движением она разорвала бинты, подставляя ожог Иммануэль холодному ночному воздуху. Несмотря на все припарки и мази Анны, рана отказывалась заживать. Красная и воспаленная, она сочилась гноем и грозила оставить уродливый шрам даже после того, как сойдут струпья.

Осторожно, как мать с младенцем на руках, ведьма поднесла ладонь Иммануэль ко рту и лизнула. Прикосновение ее губ источало леденящий холод.

Потом Далила поцеловала ее: сначала холмик ладони, потом запястье, потом скользнула губами по сухожилиям вниз до самых кончиков пальцев. Все это время она не сводила с Иммануэль своих темных глаз.

Страх затопил грудь Иммануэль, перед глазами поплыл туман. В лице женщины – в ее худом, бледном, мертвом лице – она угадывала фрагменты рисунков со страниц дневника матери. Лампа выскользнула из рук и с глухим звуком упала на землю.

Далила потянула ее за собой. Иммануэль сделала робкий шаг вперед, потом еще один, на ходу сбрасывая обувь. Она вошла в воду босиком. Она чувствовала, как поднимаются вокруг волны, доставая лодыжки, икры, бедра, щекочут изгиб ее лобка, выпуклость грудей, пока вода не дошла ей до подбородка, а пятки едва касались дна.

Далила вела ее на глубину, спиной вперед, чтобы не выпускать Иммануэль из поля зрения. Мертвые, опухшие глаза вперились в нее.

А потом они ушли под воду, растворяясь в темноте, холоде и тенях. Хватка ведьмы ослабла, ее пальцы соскользнули с запястья Иммануэль, и она улизнула в темный омут пруда.

Иммануэль пыталась следовать за ней, но ноги, налитые свинцом, не слушались ее, и каждое движение давалось ей с огромным трудом. Из глубины пруда повеяло холодом, и она стала тонуть, точно к ее лодыжкам были привязаны кирпичи. Грудь сдавило, она проваливалась все глубже во мрак.

В ледяной темноте мелькали лица, мимолетные миражи: улыбка матери, портреты бледных как луна Возлюбленных, плетеное тело ведьмы, горящее на кресте, новорожденная девочка, женщина с по-мальчишески коротко остриженными волосами.

Иммануэль тянулась к ним и пыталась дозваться, но ее голос искажался и растворялся в толще воды.