Год ворона, книга первая

Грузовые рейсы частных авиакомпаний бывшего СССР имели свои неписаные законы, узнай о которых европейские или американские пилоты, волосы у буржуинов встали бы дыбом. Дело в том, что работодатели то ли из повсеместного жлобства, то ли из инстинктивной нелюбви к налогам, выплачивали своим летчикам символические оклады. Но при этом закрывали глаза на то, что экипажи брали на борт дополнительный неучтенный груз, а выручку за доставку левака делили между собой. Так трансформировался в условиях постсоветской рыночной экономики старый добрый социалистический принцип: «Если вы делаете вид, что платите, то мы делаем вид, что работаем».

Но авиационные перевозки приносили всем, кто был связан с этим бизнесом, баснословные доходы, поэтому такое положение дел устраивало и работников, и работодателей. Даже несмотря на то, что подобный род деятельности на языке аналитиков именовался как «экономически запрограммированные катастрофы», что, собственно и доказывала мрачная статистика воздушных происшествий.

От вечного «давай-давай», постоянных перегрузов и скверного технического обслуживания потрепанные, еще советские самолеты периодически выходили из строя в самый неподходящий момент, а пилоты и инженеры очень быстро проникались каким-то безысходным бытовым фатализмом. Чему способствовало и то, что во время многоэтапных перелетов они постоянно находились в состоянии хронического стресса и усталости. Васильеву этот фатализм позволял худо — бедно жить, храня в глубине души мрачную тайну.

Из Урумчи самолет Константина летел в Бишкек с грузом поддельных кроссовок, оттуда в Стамбул, где предстояло принять на борт груз сантехники. Из Стамбула в Конго, так как сантехника предназначалась для строящегося в Браззавиле отеля, а оттуда уже на регламент в Гостомель.

Из Русы Васильев уехал давно и вспоминать о ней не любил. Он слишком долго надеялся на то, что жизнь хоть как-то наладится и упорно не писал рапорт на увольнение. Не хватило духу и уехать в Россию — пусть плохая, но хоть как-то налаженная украинская жизнь казалась синицей в руке. Лишь после того, как «Борт 262» списали и разрезали на куски, а полк начисто сократили, Константин нашел в себе силы уйти в «коммерсанты» и вот уже несколько лет летал в составе сменного экипажа старенького грузовика Ил-76, принадлежащего украинской частной авиакомпании.

Происшествие в августе восемьдесят седьмого он, будучи человеком замкнутым, постарался забыть. Точнее, спрятал в самом дальнем уголке памяти и завалил коробками с разным хламом, вроде выпускного вечера и первого в жизни пьяного секса. Чтобы, неровен час, не вспомнить в подробностях…

Хотя подробности время от времени возвращались. Вот и сейчас чадная уйгурская улица вдруг отошла куда-то на задний план, и перед глазами бывшего оператора вооружения встала титановая сигара бомбового контейнера с открытым лючком панели. Из которой он, щуря глаза в темноте и боясь даже вздохнуть, вывинчивает блок управления…

В экипажах, допущенных к испытательным сбросам ядерных специзделий, оператор вооружения получает особую подготовку. Если, как в тот проклятый раз, снаряженное изделие останется на борту, по инструкции самолет должен уйти на безлюдный новоземельский аэродром, а оператор выполнить последовательность действий, предотвращающих срабатывание и подрыв.

Бомбу, которую в суматохе им подвесили в тот раз, Васильев раньше не видел. Из сбивчивого предполетного инструктажа узнал лишь, что это какой-то экспериментальный заряд, который лет пять провел в «автономной консервации», да изучил карту расположения управляющих органов и демонтируемых в случае нештатной ситуации блоков…

Ночью в Русе, закончив свою работу, он, дождавшись, когда контейнер покроется слоем хвороста и земли, тут же и прикопал извлеченный блок. Не с собой же его забирать, в самом деле.

Будучи знаком с техническими деталями, он знал и понимал больше, чем остальные, а переживал, наверное, сильнее всех. Потому и старался не общаться с остальными членами «братства бомбы», которые понемногу оставляли наш бренный мир. Инженер Николай давно спился и умер от цирроза. О судьбе радиста Сергея он ничего не знал. Командир Емельянов стал большой шишкой, вторым лицом в богатой компании и чурался менее удачливых друзей. Витя Сербин тихо спивался в Русе, где штурман так и остался, получив «под дембель» квартиру. Если занесет в Русу, ведь не отбояришься, с досадой подумал Константин. Пить придется всякую гадость. И в сотый раз слушать убогие байки.

Отвязавшись, наконец, от назойливого лагманного «бизнесмена», нагруженный пакетами и коробками, Васильев двинулся по улице в поисках такси, чтобы вернуться в недорогую гостиницу. Однако затронутая уйгуром струна под названием «девоцьку хоцес?» продолжала тихо звенеть. «Отоспаться и потом можно», подумал летчик и, поймав, машину, отправился в район Сийюй. Там располагались два русских ресторана «Шанхайский квартал», и «Надежда», вокруг которых буйным цветом цвели заведения подешевле — молодежные дискотеки, массажные салоны и пресловутые «парикмахерские».