Год за год

Скалы словно сточены наискось и припорошены, присыпаны по стесу снежком. И темнеющая розовость сумерек — над Женевой.

Вчера — от Бови — обогнули озеро, были в четыре вечера в Шамбери. Дом, где жил Руссо с “матушкой”; ухоженный партер сада. Трогательная простоватость музеев Руссо — их обслуживают фанатично преданные его памяти местные “бюджетницы”. Все вольтеровское как-то холоднее, параднее. Два идеолога будущей революционной бойни. А какие разные.

Четыре, пять, максимум девять тысяч посетителей в год.

Вечером в церкви. Возвращался в дождь — с любовью к Парижу.

Блок описывает русское скотство — с патетической умильностью. Меня, к примеру, это коробит. Зато: “А какая мерзость Швейцария”. Ну уж, ну уж, да с какого брёху? Думал бы, что кому-нибудь это надо, написал бы статью о декадентском славянофильстве и “скифстве” Блока.

Очевидно, Блока отвратили от Швейцарии ее лощеность, покой, красивость…

То ли дело хлыстовский “разбойный посвист” “Двенадцати”. Добросовестность, опрятность — это для Блока не добродетели (а ведь сам-то был и педант, и чистюля). Куда человечней “грешить бесстыдно, беспробудно”… Видимо, надо пережить революцию, советскую власть, а главное, посттоталитарное время — чтобы все встало на свои места и блоковские добродетели России стали бы тем, чем они и являются на самом деле, — свинством; “а какая мерзость Швейцария” — дуростью русского славянофильствующего декадента. Впрочем, и я в молодости отдал дань этой русско-скифско-шестовско-леонтьевско-ницшеанской стихии — сполна. И “молодость” эта длилась лет до 50; только когда стал стариться — стали мне мерзить наши хулиганство, матерщина, культурная и бытовая антисанитария.

16 марта (Торжество Православия).

“Глупый либерал непременно глупее глупого консерватора” (князь Вяземский). По нашим 90-м судя, этого не скажешь никак. Либералы были сметливее, оборотистей, лукавей и проч., а, следовательно, в житейском отношении во всяком случае — “умнее”.

Всегда отмахивался от своего семейного воспитания, считая, что мама учила меня совковой дребедени (мол, “нельзя жить в обществе и быть свободным от общества”) — и только. Но вот теперь понимаю, что на деле-то она учила честности, бескорыстию, самопожертвованию — пусть и в советской упаковке. Возможно, благодаря ей я не стал ни в малейшей степени циником. Я бунтовал против мамы, не понимая, что своими, как теперь говорят, “базисными ценностями” обязан именно ей.

18 марта.

“Русская цивилизация не удалась” (Вейдле). “Три града” (Федотов). Три града — три цивилизации — Киевская, Московская, Петербургская — и все недолгожительницы.

Садист-параноик Грозный — разрушил, можно сказать, вторую: после опричнины, деморализовавшей страну, Смутное время, а там не за горами и Петр, открывший двухсотлетний сезон цивилизации третьей.

Вот как возвращался Грозный после разгрома Новгорода:

“Убранство лошади, на которой восседал московский государь, украшало серебряное изображение собачьей головы. Она была устроена так, что при каждом шаге или когда лошадь переходила на рысь, собака открывала пасть и громко щелкала зубами. Один из опричных командиров, участвовавший в процессии, привязал свежеотрубленную голову большой английской собаки себе на грудь. Величественное и одновременно жуткое зрелище дополняли огромные черные быки. На их спинах ехали два человека, одетые в медвежьи шкуры” (В. А. Колобов, “Митрополит Филипп и становление московского самодержавия”. СПб., 2004).

Единственное хорошее — так это то, что ушел страх перед советской властью, занимавшей частичку сердца у каждого. Вроде бы ушла трусость. Но, как ни странно, люди не стали лучше.

21 марта.

Холодный дождь.

Письма — насколько тянет их читать, настолько, видимо, жив писатель. Охотно возьмусь читать Леонтьева, Гоголя, Страхова и т. п., но никто и под дулом пистолета не заставит меня читать письма Писарева, Чернышевского, Огарева и др. “демократов”. Да и не только демократов. Нет желания читать письма Толстого, даже Тургенева. Т. е. кроме консерваторов и славянофилов ничье эпистолярное наследие мне нынче не любопытно.

Личность — по жизни — в чем-то (очень существенном) неизменна. И при этом — все время — отстраивается. Эти записи, возможно, тем и будут интересны, что зримо демонстрируют такую отстройку. Это… новая “литература”, когда “формирование” не задумано, а рождается — с течением времени — на глазах. О характере дальнейшей своей “отстройки” я ведь и сам не знаю.

Сын С. М., тоже Сергей, “ущипнул” одноклассника-француза, а тот на него наябедничал. Отец выговаривает шалуну: “Я же тебе говорил сто раз, никогда к ним не прикасайся, никогда… Они этого не выносят, и особенно не выносят прикосновения иностранцев”.

22 марта.

Снилось: туманец на окнах собирается в капельки. Разлив до горизонта, который мы переходим вброд осторожно, чтобы вода не заливалась за голенища.