Год жизни

Вместо пыжиковой шапки на Крутове была уже форменная фуражка. Фетровые валенки сменились кирзовыми сапогами.

Слушая Тамару, Игнат Петрович похохатывал, щелкал пальцами. Голубые глаза лукаво щурились на полном обветренном лице. И непонятно было, то ли начальник прииска соглашается с ней, то ли иронизирует. Тогда в дело вступила Марфа Никаноровна.

— Ты, Игнат Петрович, зубы-то не скаль,— сурово сказала она.— У женсовета к тебе серьезный разговор. На прииске близко ста ребят, а детяслей нет. Бабы сидят по домам. А могли б мужикам помочь, государству пользу дать. Небось сам рыщешь, где б рабочих подзанять на промывку!

Крутов распрямился, отставил ногу и засунул руки под ремень. Глаза сузились в хитренькие щелочки.

— Рыскаю,— согласился Игнат Петрович.— Рыскаю и потому и не строю ясли. Деньги на них отпущены, в план этого года ясли включены, а рабсилы не хватает. Хотите вести серьезный разговор? Согласен. Тогда вот вам мой сказ: лесоучасток насилу справляется с заготовкой дров экскаваторам и круглого леса на строительство промывочных приборов. Больше из него я ничего не выжму. Хоть тресни! А вот организуйте своих женщин на воскресник, заготовьте сами лес, тогда другой коленкор. Хотите договор: вы мне двести кубов леса, я вам — ясли? Честно, без обмана. К июню срубим. Ну, по рукам, что ли?

— Ох ты, чертушка! — восхищенно сказала Марфа Никаноровна, открыто глядя на Игната Петровича. Не выдержала, засмеялась, вытерла кончиком платка губы.— Как, Тамара? Продадимся купцу в кабалу?

Тамара недоверчиво смотрела на Крутова. Не обманет ли? Не отдаст ли весь заготовленный лес на постройку промывочных приборов? С него станется. К тому же — согласятся ли женщины ехать в тайгу валить лес?

— Решайте скорей, пока я добрый,— поторопил женщин Крутов.

— Давай живей думай,— сказала Марфа Никаноровна.— Я — за. Видать, другого выхода нет. Без яслей пропадем.— Угадывая сомнения Тамары, добавила: — Подымем баб, не бойся. А ежели он попробует потом финтить — из души лес вынем!

Так состоялся неписаный договор начальника прииска с женсоветом.

Арсланидзе долго смеялся, когда Тамара рассказала ему о предложении Крутова.

— Прижал вас Игнат Петрович, молодец. Учел обстановку. Значит, двести кубов на бочку — получайте ясли? А знаешь, в чем-то он прав. Прав, черт возьми. Не все ж с него требовать, надо и помочь. Только в одном вы промахнулись. Вдруг он сполитикует? Надо было договор написать по всей форме, поторжественней, скажем: «Пакт о взаимной экономической помощи и наибольшем благоприятствовании. Обе высокие договаривающиеся стороны...»— и прочее, как там полагается на дипломатическом языке. И в рамку его для солидности.

— Ну тебя. Ты всегда смеешься,— сердилась Тамара.— Посоветуй лучше, как женщин привлечь к воскреснику. Вдруг осрамимся?

Но опасения Тамары оказались напрасными. Уговаривать почти никого не пришлось. Первой сама пришла, узнав о предстоящей заготовке леса на строительство яслей, Евдокия Ильинична.

— Хоть сколь, а помогу.

— Господи, ну конечно же! — просто сказала Нина Черепахина, едва Норкина заговорила с ней о воскреснике.— Как я могу не поехать? Прииск задыхается без детских яслей.

Согласилась ехать и Зоя, к которой сходила Тамара. Между Зоей и Тамарой давно уже не существовало прежней дружбы. Зоя не могла избавиться от ощущения какой-то вины перед Арсланидзе, злилась на себя за это и нарочно держалась с ними подчеркнуто сухо. Однако внешне отношения оставались корректными. Без расспросов Зоя внесла свою фамилию в список женщин, собиравшихся на воскресник, хотя ей очень не хотелось очутиться под их перекрестными взглядами. Подтолкнул разговор с Крутовым. Он дал понять Зое, что ей неудобно остаться в стороне. Скажут: начальник прииска требует помощи от чужих жен, а на свою не дает ветру дунуть.

Зато уперлась бездетная жена бригадира шурфовщиков Настя — разбитная, крепкая бабенка с кирпичным румянцем во всю щеку.

— На кой ляд я поеду? По мне, хоть будут ясли, хоть нет — все едино. Мне в них своих детей не таскать. Пущай хлопочут, которые с кузовом ходят, а меня не невольте. А нет, пущай Крутов строит. Ему-то, старому кобелю, с молодой женой ясли пригодятся.

— Гляди, Настя,— сдержанно ответила Марфа Никаноровна,— мы никого силком не заставляем. Но учти, Игнат Петрович распорядился к Первому мая продавать тюль только тем, кто участвовал в лесозаготовках.

Такого распоряжения Крутов не отдавал. Марфа Ни-каноровна немного покривила душой.

Желтые глаза Насти испытующе остановились на лице председателя женсовета. Тюль!.. Это в корне меняло обстановку. Следовало поразмыслить.

— А как там... пилить или топором махать?

— Всякая работа. Есть и сучки сбивать.

— Ладно, пиши, однако,— сдалась Настя.— Только чур — мне сучки обрубать. Я женщина сырая, мне тяжелая работа вредит.

Труднее всего оказалось добраться до Феклы. Марфа Никаноровна долго ходила вдоль высокого забора, за которым стоял дом Галгана, и отплевывалась в сердцах:

— Ну, язвило б тебя, варнака! Ниоткуда не доберешься. Хотя б в окно постучать, и то нельзя.