Год жизни

— Опять не понимаешь? Я хочу этим сказать, что есть люди, которые по пустякам строчат письма в ЦК, в Совет Министров, во все концы страны. И таких людей набирается немало. А одновременно с их цидульками приходят в ЦК и письма, написанные кровью сердца. Но из Москвы не все видно, письмо — еще бумага. Как отличить, где жалоба сутяги, а где вопль жертвы беззакония? Попытайся взглянуть на свое дело со стороны. Где-то на краю света, у черта на куличках, преследуют за критику коммуниста. Таких сигналов — тысячи. Что прикажешь делать? Высылать специальным самолетом партийного следователя? Невозможно. Его ждут сотни других, еще более вопиющих дел.

Шатров несколько раз порывался перебить Арсланидзе , но тот жестом останавливал друга:

— Не кипятись. Поразмысли хладнокровно. Разве я не прав?

— Нет! Тысячу раз нет! Тебя послушать, в ЦК вообще бесполезно обращаться.

— Неправда. Этого я не говорил. Когда исчерпал все возможности на месте, не нашел справедливости ни в райкоме, ни в обкоме партии, вот тогда пиши в ЦК- Но не раньше.

Не переубежденный, но поколебленный в своих намерениях; Алексей погрузился в раздумье.

Однажды, без надежды на успех, Шатров заикнулся Крутову о поездке в Атарен, но получил категорический отказ. Поездка отняла бы не меньше двух недель. И это в разгар промывки! Шатров и сам понимал, что Крутов прав. Оставалось одно — терпеливо ждать вызова. Не дезертировать же с прииска.

Легкий шорох за спиной заставил Шатрова обернуться. К промывочному прибору подходил Лисичка. Несмотря на теплый день, старик был одет в синюю ватную телогрейку, шитую белыми нитками, и такие же брюки. Только голая как глобус голова с белым венчиком реденьких волос была открыта солнцу. Позади, шаг в шаг, словно привязанный, шел Чугунов. У обоих под мышкой виднелись лотки.

— Здравствуй, Степаныч! — приветствовал Лисичка Шатрова.— Как золотишко, идет? Или вхолостую шарманка крутится?

Лотошник не мог простить равнодушным машинам, что они добывали золота в сотни раз больше его, всю жизнь отдавшего горному делу.

Шатров и Лисичка перекинулись несколькими замечаниями, как люди, соединенные узами взаимной дружбы, отлично понимающие друг друга с полуслова. Потом старик сказал:

— Я думаю бригаду поставить на те борта, что насупротив подсобного хозяйства. Как полагаешь, Алексей Степаныч?

— Считаю, правильно. Там машина ничего не сделает, только лотками можно золото взять. Но почему вы меня, Максим Матвеич, спрашиваете? — спохватился Шатров.— Ведь я не начальник участка.

— А с кем же мне посоветоваться? С той чуркой, что ли, прости господи? Его уж совсем с уха на ухо перекосило от спирта,— зло сказал Лисичка и даже сплюнул в сердцах.

Шатров ничего не возразил. Не один раз он сам видел Лаврухина на участке в нетрезвом виде. Стараясь держаться прямо, преувеличенно твердо ставя ноги, как делают охмелевшие люди, Мефодий Лукьянович инспектировал участок, остерегаясь одного — встречи с Крутовым.

Лисичка еще посидел немного возле Шатрова, посасывая трубку, задумчиво глядя, как бульдозер подает пески к бункеру. Отъехав задним ходом в конец полигона, Смоленский опускал отвал бульдозера, и могучая машина начинала двигаться к прибору, толкая своей широкой грудью песок, глину, гальку, все, что попадалось на пути. Земляная волна росла все выше, вздымалась, грозя захлестнуть бульдозер и человека на нем, но в последний момент оказывалась над бункером и с глухим всплеском обрушивалась в его прожорливое горло. Бульдозер пятился назад, а земля в бункере понемногу оседала, проваливалась, и он снова пустел. Тогда все повторялось сначала.

— Эка силища! — завистливо сказал Лисичка.— Кабы еще ученые такой лоток придумали, чтоб не по горсти, а сразу по кубометру грунта промывать. Ну, мы пошли.

Но лотошники не успели подняться с трубы. Из-за эстакады промывочного прибора неожиданно вывернулся Лаврухин. На этот раз он был почти трезв.

— Чего здесь околачиваешься? — подозрительно

спросил Лисичку Лаврухин. У него слегка шевелился кончик большого сизого носа, и он смахивал на ищейку, обнюхивающую кусты в поисках дичи.

— Да вот пришел посоветоваться к товарищу Шатрову, а он сам ничего не знает,— смиренно сказал Лисичка. Он стоял перед Лаврухиным с видом крайнего почтения, почти подобострастия. Это обмануло Мефодия Лукьяновича. Только Шатров перехватил мгновенный мстительный взгляд, брошенный Лисичкой на красную физиономию своего начальника.— На счастье, вы подошли. Вы-то, наверное, знаете.

— А в чем дело? Чего ты не знаешь? — подобрев, снисходительно спросил Лаврухин.

— Как бутылку раскрутить, чтоб водка винтом в горло шла?

Лаврухин весь затрясся, выпучил глаза и зашипел, не в силах произнести ни слова от душившей его злобы.

— Пш-ш-ш! — удовлетворенно сказал Лисичка.— Пошли, Егор. Он теперь полчаса шипеть будет, слюной изойдет, уж тогда заговорит.

И лотошники ушли.