Год жизни

Хлопоты с приготовлением пищи быстро надоели Шатрову. Конечно, можно было питаться в столовой, но там кормили довольно-таки однообразно. Главное же, никогда не удавалось вовремя отлучиться с промывочного прибора. Несколько раз Клава впускала Шатрова в столовую во внеурочное время, но потом перешла в ночную смену, и эта возможность отпала. Наконец после того, как Шатров два дня подряд остался без обеда и пожаловался на свою беду Клаве, она надоумила его поговорить с Евдокией Ильиничной.

Старушка охотно согласилась принять столовщика. Она часто думала об Алексее, о его судьбе и, незаметно для себя, всей душой привязалась к инженеру.

Прошла неделя. Шатров ежедневно бывал в доме Черепахиных, и Евдокия Ильинична окончательно перестала отличать его от членов своего семейства. Такому сближению содействовал и сам Шатров. После болезни он отдал свою просторную квартиру, поселился неподалеку от Черепахиных в одной комнатке и часто проводил у них не только обеденное время, но и вечера.

Обложившись со всех сторон газетами, Никита Савельевич шуршал ими, пробегал глазами столбцы, задерживаясь на телеграммах из-за границы. Евдокия Ильинична хлопотала по хозяйству. Клава вышивала или гуляла где-то с Тарасом. Примостившись поближе к свету, Алексей не торопясь перечитывал «Листья травы» Уолта Уитмена, смакуя каждую строчку. Изредка Никита Савельевич опускал газету на колени и просил Алексея объяснить непонятное иностранное слово. Евдокия Ильинична с материнской гордостью смотрела на инженера, восхищенная его ученостью.

В один из вечеров семья Черепахиных куда-то разбрелась, и Шатров остался наедине с Евдокией Ильиничной. Размеренно и звонко капала вода из рукомойника. Тикали стенные часы. Шатров читал. Евдокия Ильинична вязала. Блестящие спицы быстро мелькали в ее сухих коричневых пальцах. Кот трогал мягкой лапкой клубок шерсти, катал его вокруг ножки стула.

Взглядывая временами на Шатрова, старушка заметила, что он давно уже смотрит поверх книги неподвижными зрачками. Перестали шелестеть страницы.

— Об чем задумался, Алеша?—ласково спросила Евдокия Ильинична.

Шатров встрепенулся, провел рукой по лбу.

— Так... Ни о чем... Глаза устали.

— А ты отложи книжку-те. И так умный.

— Умный...— Помолчал, добавил с кривой усмешкой: — От умного б жена не ушла.

— Вон ты об чем... Это дело ума не касаемое,— заметила старушка, продолжая шевелить спицами.— Тут другое.

Еще минута протекла в молчании.

— Главное, не могу понять, с чего началось...

— А ты расскажи, как у вас вышло,— тихо попросила Евдокия Ильинична.

Такой вопрос в устах любой другой женщины показался бы Шатрову назойливой бабьей попыткой коснуться его интимной жизни. Но он уже достаточно знал Евдокию Ильиничну, чтобы понять — ее просьба вызвана не праздным любопытством, а сердечным, почти материнским участием.

— Трудно об этом рассказывать,— все еще колеблясь, сказал Шатров.

Его томило давнее желание поделиться с кем-нибудь своими мыслями, горестным недоумением, облегчить в разговоре душу. Но с кем? Георгий — друг, но с ним об этом не поговоришь. Тамара славная, умная женщина, а вот поди ж ты, не поворачивается язык заговорить с ней о Зое. Сейчас это едва осознанное желание превратилось в жгучую потребность. Показалось вдруг, что Евдокия Ильинична очень напоминает его покойную мать. То же выражение доброты, разлитое во всех чертах лица, те же неутомимые, всегда занятые пальцы. Да, да! Вот и седые волосы завязаны таким же крутым пучком... Ей можно сказать.

— ...Вот так все оно и получилось,— глухо закончил Алексей, не поднимая головы. Он смотрел, опершись локтями на колени, в открытое поддувало печки, где затягивались сизым налетом живые трепетные угольки.— Умерла любовь!

Евдокия Ильинична долго молчала. Все так же тикали часы, слышалась та же звонкая капель.

— Это не любовь! — решительно произнесла наконец старушка.

— Как... как не любовь? — изумленно переспросил Алексей.— Помилуйте, Евдокия Ильинична, а что же это тогда, по-вашему?

— Так... угар... кипенье крови-те. Больно скоро перегорело все.

— Какой угар? Что вы говорите, Евдокия Ильинична! — оскорбленно воскликнул Алексей. Он выпрямился, уставился в спокойное лицо старушки.

— Дело говорю, батюшка. Нетто любовь такая бывает? Любовь — это... Вот вы оба на одном прииске живете, хоть издаля видаетесь даже — и ничего! Коли б ты на колени перед Зоей пал, умолял: «Жизни мне без тебя нету» — или бы силой умыкнул ее, выкрал от Крутова да бежал, тогда б я поверила,— строго сказала Евдокия Ильинична.

— Но я же всячески убеждал ее, объяснял ей...