Год жизни

— Ты себе представить не можешь, какой у нас был стол при Сергее,— закатывала глаза Царикова.— Вообрази. Садимся обедать. Вот так — супница с бульоном из дичи. Здесь — судок с шашлыком по-карски. Отдельно к нему соус «южный». Паровые цыплята или цыплята табака. Ореховый пудинг. Желе из апельсинов... Ах, ах! А иногда, в воскресенье, домработницу побоку, и я сама становлюсь к плите. Ну, тут уж просто... Сергей, бывало, просит: «Прусик, приготовь муссик». И я нарезаю, растираю, взбиваю венчиком... Распарюсь, устану, зато приготовлю — ум отъесть можно! — целовала кончики пальцев Ирина Леонтьевна.

— Крутов говорит: «Поедем в отпуск, проведем два месяца в Сочи». Как думаешь, отпустят его в августе, до конца промывки?

— А закуски к вину! — с жаром отвечала Царикова.— Салат из свежих огурцов в сметане, анчоусы с картофелем, жупановская сельдь, заливной судак... О-о!

После сытного ужина Ирина Леонтьевна окончательно отяжелела.

— Я у тебя лягу спать, Зоенька. Ладно?

Зоя постелила подруге на оттоманке снежно-белую хрустящую простыню, дала ей тугую подушку и плюшевое одеяло, выключила свет. Но Ирина Леонтьевна все еще не хотела угомониться.

— А как твой донжуан, ничего? Есть еще порох в пороховнице?

Царикова начала задавать такие бесстыдные вопросы, что у Зои даже в темноте вспыхивали щеки.

— Спи, бессовестная! Бог знает что говоришь.

— А чего стесняться? Природа...

5

Косые синеватые полотнища света падали из широких окон, расположенных высоко под самой крышей тракторного цеха, на разобранные бульдозеры, нагромождения гусениц, козлы, противни с керосином. Около ворот на выложенной из бревен клетке стоял остов экскаватора без стрелы. Тускло блестели крупные зубья его огромной поворотной шестерни. Массивные детали, стальные рычаги, толстые витые пружины — все говорило о могучей силе, скрытой в машине.

В просторном цехе раздавались лязг и звон металла, голоса рабочих. В воздухе остро пахло керосином и соляровым маслом.

Кеша Смоленский стоял за верстаком, обитым листовым железом, и шлифовал поршневые кольца. Время от времени он протирал тряпкой кольцо и примерял его к поршневой канавке. Толстые пальцы с потрескавшейся от керосина кожей осторожно катили кольцо. Оно не входило в канавку, и бульдозерист возобновлял шлифовку. Плавными кругообразными движениями он притирал кольцо к плите, покрытой наждачной пастой.

Подогнав наконец кольца, Смоленский надел их на поршень, смыл в керосине наждак и снял с себя резиновый фартук. «Пока Арсланидзе тут, переговорить с ним...»

Начальник парка разговаривал по телефону. Выждав, пока Арсланидзе положит трубку на рычаг, Смоленский начал:

— Хотелось с вами посоветоваться об одном деле, да не знаю... уж очень оно...

Арсланидзе внимательно посмотрел на комсорга, обошел стол и усадил Смоленского, положив ему руку на плечо.

— Говори, Кеша.

— Прямо не знаю, с чего начать... Главное, Георгий Асланович, дело очень щекотливое, можно сказать семейное, и к вам никак не относится. Конечно, если б насчет ремонта или машин... Ну ладно,— комсорг крепко потер руки, зажатые в коленях.— Вы Клаву Черепахину знаете? Как она вам кажется? И я так думаю — хорошая девушка. Надо вам сказать, за ней давно один бурильщик ухаживает, Тарас Неделя. Мы, комсомольцы, так и привыкли их считать женихом и невестой. Тем более пара— лучше некуда. Но тут закавыка. С некоторых пор начал к Клаве подъезжать Витька Сиротка. А у него же, сами знаете, ветер еще в голове. Настоящей... (Кеша хотел сказать «любви», но постеснялся) дружбы, вот как у Тараса, у него с Клавой не может получиться. А смутить девушку, отбить ее — на это Витька мастак первой руки. И вот не знаю я, как быть. Поговорить с Клавой как комсоргу? А если она мне отрежет: «Ты что, сваха? Я сама себе мужа выберу». Тогда что? Как вы считаете, что делать?

Арсланидзе долго молчал, глядя в окно, постукивая пальцами по столу. Потом взъерошил волосы и сел, опершись острыми локтями на настольное стекло.

— Говорят: «Сердцу не прикажешь». Это верно, конечно, но только отчасти. Пока пожар не разгорелся, его потушить можно. Если у Клавы еще нет серьезного чувства к Сиротке, если оно лишь в зародыше, ее можно, я думаю, убедить, отговорить. Но нужно ли это, Кеша? Ты уверен, что она будет счастлива с Неделей, а не с Сироткой? Понимаешь, как хорошо надо взвесить все, прежде чем решить такой ответственный вопрос? Для тебя он ясен? Смотри, дело действительно очень и очень щекотливое. Есть вещи, которых не должен касаться никто, кроме двоих. Но если ты совершенно убежден, тогда поговори с Клавой. И может быть, не один раз. Не смущайся, если она сначала оттолкнет тебя. Комсомольцы не могут безучастно относиться к тому, как сложится судьба девушки или юноши. Ты вправе заговорить об этом с Клавой. Но прежде всего, разумеется, поговори с Сироткой. Поговори прямо, откровенно, по-комсомольски!

Объяснение с Сироткой Кеша откладывать не стал. В тот же день поймал его в гараже и зажал в углу за автомобилем. Шофер облокотился на зеленое крыло, поставил ногу на подножку.

— Чего тебе, Кеша?