Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Я ожидал расспросов насчет моего, мало кому известного, населенного пункта, но женщина деловито спросила:

— Сколько минут?

— Десять, — выпалил я.

Собственно, мне не о чем было говорить так долго, яо было уже поздно: женщина молниеносно выписала квитанцию и выжидающе смотрела на меня. Я заплатил и отошел в сторону.

Справа и слева от входа шли ряды телефонных кабин. Двери их были наполовину застеклены. На каждом стекле значился большой, золотом выписанный номер.

Я прошелся вдоль кабин. Все они были заняты.

Сквозь стекла было хорошо видно, что делается там, внутри. Люди сидели на маленьких откидных стульчиках и прижимали телефонные трубки к уху. Некоторые из них прикрывали другое ухо рукой: наверное, было плохо слышно и мешал шум зала. Иные, наоборот, разговаривали приоткрыв дверь в зал и придерживая ее за длинную ручку-перильце: очевидно, им было душно в закрытой кабине.

Через две-три минуты в зале раздавался усиленный репродуктором равнодушный, точно дистиллированный голос. Он называл город и номер заказа и приглашал пройти в кабину.

Любопытства ради я стал прохаживаться мимо столов, отделенных от зала стеклянной перегородкой. На трех последних стояли, поблескивая коричневым лаком, ящики. Сбоку они были похожи на радиоприемники, но на передней панели я увидел частые ряды крохотных лампочек. Они то загорались зеленым светом, то гасли одна за другой, и тогда казалось, что какая-то ярко-зеленая букашка пробегает по панели из конца в конец.

Потом я увидел ту самую девушку, чей голос раздавался в зале. Перед ней тоже стоял такой же ящик, но, кроме него, еще два микрофона. Один, маленький, был укреплен в центре стола, другой, побольше, стоял сбоку. На голове у девушки были телефонные наушники, и она время от времени склонялась к центральному микрофону. Говорила она тихо, и я не смог разобрать ни слова. Но когда девушка чуть наклонялась вправо и приближала губы к другому, большому микрофону, ее голос звучал на весь зал:

— Куйбышев, четыреста двадцать восемь, девятнадцатая кабина!

Какой-то человек в шубе с меховым воротником вскочил с дивана, подбежал к кабине, рванул дверь. Торопится!

Прошло еще несколько минут. Дело, видимо, затягивалось. Я понимал, что в общем-то зря затеял всю эту историю: сорвался, ночью, примчался на телеграф… Уж если рассуждать по-деловому, так надо было звонить завтра вечером, после того как я побываю в «Центропроекте»… Но не уходить же мне теперь, когда с минуты на минуту могут дать соединение!

Я стал медленно бродить по залу, присматриваясь к людям, собравшимся здесь в столь поздний, ночной час.

Вот этот, немолодой, в тяжелом драповом пальто и пыжиковой шапке, наверное какой-нибудь начальник, не привык ждать. Сидит, положив на колени красную кожаную папку. Брови нахмурены. Когда репродуктор объявляет очередное соединение, поворачивает голову. Убедившись, что вызывают не его, чуть кривит губу. Точно хочет недовольно, но не повышая голоса сказать: «Ну, давайте, давайте там… чего копаетесь?..»

Рядом с ним девушка. Совсем молодая. Ей лет восемнадцать, девятнадцать самое большее. Настороженно прислушивается. Кажется, что она с нетерпением ждет вызова, но вместе с тем и боится его. Когда раздается голос, девушка слегка вздрагивает, поднимает голову, но услышав, что зовут не ее, с облегчением вздыхает.

Парень в, полушубке и валенках. Совсем не московский, скорее наш, заполярский. Ходит, расстегнув полушубок и заложив руки в карманы своих заправленных в валенки брюк. Солдатская ушанка сдвинута на затылок.

— …Верхнеозерск, сто три, восьмая кабина! Верхнеозерск! Я вспомнил о Баулине. Ему тогда звонили из этого города. «Надо думать. Думать надо, Арефьев!» Ну, вот мы и додумались. Штанговое крепление. Что-то из этого выйдет? Как меня встретят завтра в «Центропроекте»? Что ж, в случае чего буду драться. Не на того напали!..

— Братск, триста пять, восемнадцатая кабина!

Человек в кожаном пальто, стоявший у стены, поспешно подошел к кабине и открыл дверь. Вспыхнул свет, мгновенно осветив телефонный аппарат на маленьком столике.

Холодный голос в репродукторе объявил еще несколько вызовов. А моего все не было. Может быть, отменить, вернуться в гостиницу?

Нет, дождусь. Я поймал себя на мысли, что мне не хочется уходить из этого зала. Полчаса назад у меня было только одно желание: услышать голос оттуда. Но сейчас я чувствовал, что главное для меня уже не в этом. Мне просто нравилось находиться здесь, среди этих людей.

Я стал прислушиваться к разговорам, которые велись вокруг. До меня долетали отдельные слова: «добыча», «крупнейшая база», «а врач сказал», «только вчера вернулся», «график», «министр распорядился», «двадцать цистерн», «полная реабилитация», «тысячу га подняли», «мальчик! Толстый такой… смеется!..»

«Жизнь! — сказал я про себя. — Кипит жизнь!»

— Минск, шестьсот пять, третья кабина! Человек в пыжиковой шапке поспешно встал. Но, видимо вспомнив о своем начальническом достоинстве, нарочито медленно, помахивая красной кожаной папкой, пошел в кабину.