Год Змея

– А правда, что вы привязывать детей к колёсам кибиток? – ответила Та Ёхо, и Хавтора склонила голову вбок. – Я в это не верить. А верить ли ты в наших оборотней?

– Нет, – резко ответила рабыня. – Небо знает только одного человека, способного взять себе чужое тело.

– Ну, это как смотреть, – развеселилась Та Ёхо. – Может, одного. А, может, и нет. Кто знать?

– Разве в Пустоши нет шаманов, которые примеряют на себя кожу животных? – ровным, ничего не выражающим голосом спросила Совьон, и Хавтора неопределённо тряхнула головой.

– Некоторые из моего народа пытались переселить свою душу, но у них ничего не вышло. Некоторые пытаются до сих пор. Один лишь Сарамат-змей…

Рацлава откашлялась и почти до груди натянула отрез плотной ткани, которым оборачивала ступни. Пламя костра, разожжённого перед их шатром, приятно постреливало в воздухе. Она потянулась к нему и повернулась туда, где должна была сидеть Та Ёхо.

– Вы поклоняетесь Сармату?

– И да, и нет, – девушка пожала плечами и пригубила напиток из рога, обвитого едва заметной трещинкой. – Среди наших богов есть Молунцзе, красный дракон. А есть Тхигме, белый. Молунцзе – огонь, зло и кровь, когда Тхигме – лёд, мудрость и вечная зима, лежащая на вершинах Айхаютма. Многие старейшины считать, что оба дракона – ипостаси одного бога. Единого, как цикл жизни.

Девушка поставила рог на поджатые ноги.

– Насмешник и хитрец Молунцзе строить козни человеческому роду и сам обращаться человеком на полную луну. Раз за разом Тхигме, который возвращаться в людское тело, когда хочет сам, мешать ему. Козни Молунцзе становиться всё страшнее и губительнее, но Тхигме помогать нам. Он исправлять их последствия. Предугадывать их. Убивать Молунцзе каждое новолетье, но тот возвращаться снова.

– А что будет, если Тхигме не разгадает хитрость?

– Миру прийти конец, – улыбнулась Та Ёхо. – Это правильно, Раслейв. Однажды так и быть. Однажды, но не сейчас.

Совьон криво усмехнулась и посмотрела на синеющие в ночи горы, гнутые и острые, как зубцы короны.

– Подожди-ка, гачи сур, – возмутилась Хавтора, расправляя сухие и тонкие, словно у девушки, плечи. – Хочешь сказать, что этот ваш Тхагма – Кагардаш?

«Хьялма», – упрямо подумала Рацлава. Старший княжий сын, так почему ему дают настолько странные имена? Хьял-ма, резкое, хлёсткое, будто удар кнута. Будто ожог, оставленный морозом.

– Богохульники! – взвизгнула Хавтора, а Та Ёхо широко заулыбалась и отпила из рога. – Кагардаш был слаб, и он умер человеком! А какие-то гачи сур посмели посчитать его ровней Сарамату! Да вы, бель гсар ади, юлду шат чира, неотёсанные, самонадеянные, и эта ваша вера…

– Знай своё место, рабыня, – Совьон положила тяжёлую ладонь на своё колено, оттопырив локоть. Грозно блеснули глаза. – Если ты ещё раз оскорбишь чужих богов, клянусь, я вырежу тебе язык.

Она была красива и внушительна, воронья женщина. Тонкий прямой нос, широкие брови, одна из которых – рассеченная. Густые волосы, заплетённые в слишком свободную косу – голову окутывал иссиня-чёрный ореол. И если бы Совьон не была так сильна и мужеподобна, многие воины сошли бы по ней с ума.

Осаженная Хавтора сгорбилась, хотя мгновенно ощерила зубы в лукавой улыбке.

– Так тому и быть. Но я думала, что ширь а Сарамат, драконьей невесте, мерзко слушать подобное.

Возможно, Сармат – человек, а, возможно, вечно крылатый ящер. Но чем его считают слабее, тем Рацлаве легче.

– Ты ошиблась, – девушка поправила длинный рукав платья, наполовину лежащий на подстилке. – Прости её, Та Ёхо.

Высокогорница не думала обижаться. Она махнула рукой, свободной от рога, показывая, что тема исчерпана.

– Ссоры – не лучшая музыка для моих ушей, – заметила она. – Но если мы заговорить о музыке, Раслейв, я видеть свирель у тебя на груди. Ты не хотеть сыграть?

Рацлава готова была поклясться, что Совьон напряглась. Она даже задышала по-другому, одновременно глубоко и рвано. Мускулы под её рубахой затвердели, шея застыла. Но лицо, и Рацлава не знала об этом, осталось совершенно невозмутимым.

– Я бы с радостью, Та Ёхо, – девушка покачала головой, – но у меня болят пальцы. – Она провела ладонью, перевязанной лоскутками в засохших бурых пятнах.

Это правда. Старый черногородский воевода дался ей слишком тяжело.

– Мне очень жаль.

– Пустое, – отмахнулась Та Ёхо. – Сыграть когда-нибудь в другой раз. Лечить свои пальцы!

Усмешка тронула маленький пухлый рот Рацлавы.

– Хорошо. Вылечу. – Нет, её пальцы никогда не заживут. И боль никогда не уйдёт. Иногда она становилась такой сильной, а крови лилось так много, что Рацлава не держалась на ногах. Но придёт время, и она будет падать после более искусных песен. А потом перешагнёт и их.

– Чем же ты так сильно изрезала руки, Рацлава с Мглистого полога? – Дыхание Совьон выровнялось, а голос напомнил дребезжание тугого металла. – Разве у тебя есть нож? Возможно, кто-то напал на тебя или лекари вскрыли тебе жилы?

Девушка погладила перекинутую через плечо косицу. В висках застучало, и Рацлава, медленно поведя едва запекшимся подбородком, выдавила ответ. Он пришел на ум раньше всего:

– Я упала.