Год Змея

По щекам воительницы текла вода, которую она небрежно смахивала ладонью, но лицо оставалось по-прежнему невозмутимым. Та Ёхо рядом с ней покачивалась и будто бы норовила заскулить от боли, хотя едва ли её беспокоила нога. Оркки Лис бросал в костёр пожелтевшие травинки и, не мигая, смотрел, как они съёживались в огне. В подрагивающем воздухе летала мошкара.

– Сыграй своему жениху так же, – хрипловато сказал он и кивнул куда-то в сторону, за потерянного Гъяла, не отводя взгляда от пламени, – и, может быть, он тебя отпустит.

– Не отпустит, – ответила Рацлава, отняв губы от свирели. Неспешно поправила расшитую по подолу юбку, подоткнутую под колени – завтра у неё будет другое платье, самое дорогое, самое нежное.

Стоило её песне развеяться, как Оркки поднялся на ноги и, отряхнув ладони от травы, похлопал Лутого по плечу.

– Пойдём-ка поговорим.

Они говорили вдали от всех – костёр рассеянно дымил в ночи. Лутый сидел на сухом пне, постукивая носком сапога по шляпкам грибов, рассыпанных по земле. Оркки ходил перед ним – взад-вперёд, будто рыскающий зверь.

– Отдадим девушку, – голос его звучал сипло и непривычно тревожно, – направимся в Бычью падь. К Малгожате Марильевне, сестре нашего князя, хотя какая она нынче Марильевна, когда замужем за хозяином Бычьей пади… Говорят, муж у неё по струнке ходит… Князь сказал, Малгожата даст нам приют и пищу на обратный путь. Сейчас, думаю, даже охрану – нас ведь так мало…

– Знаю, батенька, – сонно сказал Лутый, вновь смотря на крошки звёзд. Какие же они были сегодня яркие и красивые.

– Из её владений я напишу в Черногород письмо, – Оркки резко остановился и заговорил серьёзнее прежнего. – Обо всём, что случилось.

– Пиши, батенька, – мягко согласился Лутый, слушая в пол-уха. Всё равно он тогда уже будет очередной вещью, отданной дракону – ходили сплетни, что Сармат не слишком нуждался в присланных слугах. Похоже, у него было довольно своих, и все рабы, отправленные ему вместе с невестами, являлись лишь символами трепета и глубокого уважения. А ещё это считалось одной из самых страшных казней, какую только придумали в Княжьих горах – Лутый так и скажет Сармату. Мол, черногородцы осудили его и обрекли на заточение в Матерь-горе. Если, конечно, Сармат действительно бывает человеком и Лутый увидит его за остаток этого года: коли рабы не слишком нужны дракону, зачем ему вообще встречаться с ними?

– Послушай, – Оркки опустился на корточки перед Лутым и несильно, с отеческой любовью потрепал его за ухо. – Я могу написать, что ты погиб или потерялся в битве. Тебе необязательно отправляться к Сармату. Уедешь, куда душа пожелает. Ты найдёшь себе другого князя или господина. И ты найдёшь себе невесту и новых лихих друзей. Если захочешь, вернёшься в Черногород спустя время – никто не обвинит, если скажешь, что разбойники сильно ранили тебя, а мы решили, что ты мёртв, и оставили твоё тело в лесу.

Лутый смотрел в напряжённое, почти умоляющее лицо Оркки Лиса. До чего ему, наверное, было тяжело – его друг пал, и его люди пали, а успех всего похода оказался под угрозой. Но Лутый ли не знал, что Оркки относился к нему, как к сыну, и его смерть пережил бы ещё тяжелее, чем гибель Тойву? До чего же было непривычно видеть его таким: Оркки Лис, хитрый и сдержанный, сидел перед ним, и глаза его светились лихорадочной надеждой, а рука цеплялась за его руку.

Как же было бы славно уехать. И жить-жить-жить – юлить и восхищать, разгадывать тайны мира и встречать удивительных людей. Видеть великие города и крохотные сёла, переплывать моря и переходить степи, спать в горах и на скамьях дружинных домов. Сделать так, чтобы рабский ошейник, сейчас завёрнутый в одно из расшитых полотен в повозке с приданым, никогда не стиснул его шею. Но Лутый ли не ловок, Лутый ли не находчив… Он будет плясать перед княжнами и любить жизнь до седых волос – и что потом? Кто, если не он, расскажет людям о драконе?

Долго ли ещё Сармату-змею сидеть в своей горе?

– Батенька, – Лутый подался вперёд и грустно улыбнулся. – Батенька, неси-ка ты мне тот латунный ошейник, что лежит в нашей повозке. И помоги мне его застегнуть – да так, чтобы его смог снять лишь умелый кузнец. А ключ выброси в реку.

Оркки Лис отшатнулся, будто его ударили. Несколько мгновений пусто и испуганно смотрел, будто не верил, а потом лицо его исказилось.

– Сосунок, – шикнул он. – Дурья твоя голова, что же ты делаешь? Зачем себя хоронишь?

– Батенька, – миролюбиво, но вместе с этим и строго сказал Лутый. – Не нужно.

– Не нужно? – Оркки взвился на ноги. – Чего тебе, дурню, не нужно? Жизни? Свободы?

От отчаяния и закипевшего в груди гнева он сплюнул и, ударив ногой оземь, взбил комочки почвы. Стиснул руки в кулаках так, что на коже остались следы от ногтей.

– Думаешь, что лучше других? Умнее, изворотливее? Не поможет тебе ничего, мальчишка, ничто тебя не спасёт. Дракон зазря пожжёт тебя, как и сотни людей до.

– Пожжёт, значит, так мне на роду написано, – пожал плечами Лутый, не вставая с пня. – Второй раз умирать не придётся.

Оркки Лис посмотрел на него диким взглядом.