Год Змея

– К Молунцзе твоему пойду, – сказал залихватски и неестественно громко, глядя в сторону. – Хоть узнаю, как он своих слуг чествует. И прослежу, чтобы невесту свою не обижал – зря, что ли, везли её из самого Черногорода?

Совьон глядела на него, когда наклонялась, чтобы взять очередной ларчик, а Оркки по-прежнему не смотрел, разве только украдкой – ему было больно.

– Хийо, – голос Та Ёхо треснул. – Ты есть дурак. Ты зачем добровольно лезть в логово к Молунцзе? Хийо!

– То дело решённое, – отмахнулся Лутый, пиная озёрный камешек. – Эй, Рацлава Вельшевна! Не против, что провожу тебя?

Драконья невеста наполовину сползла с валуна – длинные рукава лежали на нём, как крылья у обездвиженной птицы.

– Провожай, раз тебе свет не мил, – ответила хрипло. – Немногого стоит твоя жизнь, если ты так легко от неё отказываешься.

Лутый вскинул голову – над ним плыли облака, лёгкие и могучие, будто боевые корабли; солнце разбухало над Матерь-горой, словно наливающийся соком плод.

– Может, и так, – согласился он, – да только юркость моя не дешевле твоего приданого.

Жители соседней деревушки объяснили, где следует оставить откуп, но никто не рассказал, что произойдёт потом. Прилетит ли сам Сармат-змей? Выступят ли из-под воды воины его брата? Когда перенесли все сокровища, то связали лодки между собой. Лутый легко впрыгнул в ту, что была не украшена, и перехватил вёсла. Оркки Лис подошёл к нему, находясь по бёдра в дымчатой воде, и запустил пальцы в вихры волос. Натянул, потрепал – не то сердито, не то ласково, а потом поцеловал в макушку. Спрятал лицо в сгибе локтя и отошёл и не подходил даже тогда, когда прощались остальные и когда Совьон вела драконью невесту. Рацлаву она, стараясь не замочить платья, посадила в другую лодку, затянутую поверх сундуков и ларчиков лиловым и сизым шёлком, с рассыпанными по дну жемчужинами.

– Видать, это всё, – бесцветно заметила Рацлава, качнув головой. Тонко зазвенели височные украшения.

– Видать, – Совьон похлопала ладонью по вырезанному изваянию: скалящемуся крылатому змею, обвившему лодочный нос. Воительница, также стоя в воде, опиралась на него выпрямленной рукой.

Прежде чем упасть на скамеечку, Рацлава потянулась и неуклюже обняла Совьон. Уткнулась в её плечо закрытым фатой лицом. Вдохнула запах её волос и кожи: полынь, дым и сталь. Звякнули браслеты, застучали бусы – ничего не оставалось, кроме как обнять её в ответ. Из-под качающейся лодки бежала рябь, слабый ветерок скользил над гладью, и в его потоках, распластав крылья, летел ворон… Матерь-гора восставала на той стороне озера, прямо напротив. Исполинская, великая – на неё старались не смотреть.

– Ну полно, – Совьон мягко, но твёрдо отодвинула от себя Рацлаву. – Чем дольше прощаешься, тем горше становятся слёзы, драконья невеста. Садись. – Ладонь Совьон безвольно сползла по её спине, по ткани платья и кружеву рукавов.

Та Ёхо не рисковала заходить в воду так же глубоко, как и остальные, поэтому стояла недалеко от берега, тяжело опираясь о сук.

– Раслейв, – она даже не успела утереть слёзы, пролитые по Лутому, как глаза снова заблестели в щелочках век. – Раслейв, пожалуйста, играть своему мужу так, как никогда раньше. Чтобы эта гора лопнуть от песен и чтобы Молунцзе снова заснуть на тысячу лет.

Лутого она просила быть хитрее всех лис на свете – и Рацлава, печально улыбнувшись сквозь фату, ответила так же, как он.

– Я постараюсь.

А потом воины отряда обрубили верёвки, связывающие лодки с берегом, и подтолкнули их к середине озера. Рябь заструилась яростнее – она перечертила солнце, отражавшееся в матовой глади. Лутый опустил вёсла – Рацлава не умела грести, и между двумя лодками натянулась толстая бечева. Первая медленно увлекла за собой вторую: жители из соседней деревушки рассказывали, что, благо, на водах подле Матерь-горы никогда не поднималось даже мало-мальски сильных волн.

Совьон, сидя на берегу, хмуро надевала сапоги.

– Тяжело, воронья госпожа? – тихо спросил Оркки Лис, расправляя штанину.

– Тяжело, – согласилась Совьон и поднялась.

Лодки неспешно достигли середины озера и застыли. Совьон смотрела, как легко качались змеиные головы над водой; как Лутый неуверенно приподнял вёсла, а Рацлава, сидевшая на застланной шёлком скамеечке, теребила вплетённую в бусы свирель – из-за расстояния Совьон скорее догадалась об этом, чем увидела своими глазами.

– Что теперь? – спросил Гъял, пощипывая щетину на горле.

– Ждать, – обронил Оркки Лис. Он не сводил с лодок настороженного взгляда и всё ходил вдоль берега. Долго ходил – солнце успело разгореться. И, видимо, от горя и напряжения Оркки забыл об осторожности.

За их спинами остался редковатый лес – с соснами, местами обугленными дочерна, и подпаленными липами. Когда Оркки закричал, птицы испуганно взмыли с деревьев и поднялись над лесом шумным облаком.

– Эй, Сармат! – он раскинул руки. – Где же ты? Отчего же ты не летишь? – Голос ухал набатом. – Где же ты?!

Но ответом ему были лишь птичий грай и лёгкое волнение на озере. Да Лутый приподнялся на лодке – наверное, пытался различить слова, и Рацлава запрокинула голову.