Год Змея

Но ответом ему были лишь птичий грай и легкое волнение на озере. Да Лутый приподнялся на лодке – наверное, пытался различить слова, и Рацлава запрокинула голову.

– Не тратить зря крик, – посоветовала Та Ёхо, устроившись в ногах Совьон. Ее слезы высохли, отдав место зеркальному блеску звериных глаз. Раскрасневшееся лицо снова стало лицом не печальной женщины, но воина и охотника. – Неужели ты думать, что тебя услышать Молунцзе?

– Может, не он, – задумчиво протянул Гъял, – так хоть его мамка.

Оркки зарылся носом сапога в тонкую траву и мелкие камешки. В горле саднило.

Из воинов на берегу Совьон первая распознала неладное: она пристально наблюдала за Рацлавой. И драконья невеста, мгновение назад сидевшая спокойно, почувствовала то, что заставило ее развести руки и испуганно сжать лодочные борта – словно в попытке удержаться.

– Течение.

– Что – течение? – не понял Гъял, оборачиваясь. – Нет здесь его.

– Появилось, – уточнила Совьон, стискивая кулаки. – Вода движется.

Оркки откашлялся, а Та Ёхо приподнялась на здоровой ноге. За множество локтей от них Лутый бросил весла под скамью – змей на носу его лодки вздыбился над гладью. Прикрыв глаза, Совьон могла представить, что находится рядом с Рацлавой, слышит, как стучат ее бусы и браслеты, как катается жемчуг по шелку; ощущает, как пузырится озеро вокруг.

Лодки сдвинулись с места, подгоняемые течением, возникшим из ниоткуда, – ветер не стал сильнее. Казалось, что это Матерь-гора, стоявшая на самой кромке, затягивала в себя воду с плескавшимися в ней богатствами.

– Как бы не перевернулись, – вырвалось у Совьон.

Лодки скользили к Матерь-горе. То отдалялись друг от друга так, что упруго дрожала веревка между ними, то опасно приближались, грозя зацепиться бортами. С такими потоками было бесполезно соперничать, и оттого Лутый не прикасался к веслам. Первой сейчас шла лодка Рацлавы, увлекая Лутого за собой, – драконья невеста сидела в ней ни жива ни мертва. Она острее прочих чувствовала, как вода под ней толкалась и струилась, набирая скорость.

Оркки Лис приподнялся на цыпочках. Судорожно выдохнув, перекатился на пятки.

– А в Матерь-горе – ворота?

…Ворота, но с берега их никак не удавалось разглядеть. Их увидел Лутый, когда достаточно приблизился к подножию горы, – с неба нависала чудовищная громада камня. Озеро лакало огромную, вытесанную из породы дверь: исполинская драконья голова с разинутым ртом. Внутри – извивающийся раздвоенный язык. Из ноздрей змея текла вода, тут же обращавшаяся в пар.

– Что за шипение? – Рацлава обернулась, силясь перекричать шум озера. Ответа Лутого она не разобрала.

Раздался грохот – с таким звуком разошлась драконья голова, образуя проход. Лутый в последний раз взглянул на солнце, а затем их лодки увлекло вглубь. Ворота захлопнулись за ними, и с потолка и стен поднялись клубы каменной крошки.

Сначала были лишь темнота и журчание внезапно успокоившейся воды. Лодки вело и вело вперед, втягивало в плавные повороты – скорость стихала. Затем глаз Лутого привык к полумраку и различил самоцветное свечение – голубое и дымчато-зеленое; после выступили очертания стен.

– Где мы? – Изо рта Рацлавы выпорхнуло облачко пара. Голос стал непривычно громким и гулким. – Ты видишь берег?

Лутый несколько раз моргнул.

– Я вижу лабиринт.

Вместо пола у лабиринта – вода, по которой по повелению Матерь-горы скользили лодки. Веревка между ними обвисла. На вытесанных из породы стенах – россыпи самоцветов и увековеченные в камне истории. Их Лутый сумел разобрать позже: неведомый мастер изобразил моря и горы, леса и горящие пашни. Сталкивающиеся армии, крылатых змеев и девушек, привязанных к столбам. Картин было много, их вязь текла по бесконечным стенам лабиринта – поворот, дорога прямо, следующий поворот, петля, полукруг… Вода тихо журчала под лодками – Лутый заметил, что она светилась. Будто кто-то собрал в пригоршни не то звезды, не то самые яркие белые самоцветы и рассыпал их по дну.

Даже Лутый, как он ни старался, не сумел бы запомнить дорогу назад: слишком длинен был лабиринт, чересчур загадочен и запутан… Да и открылись бы перед беглецами тяжелые ворота? Наступило время, когда глаз Лутого настолько привык к темноте, что с легкостью мог рассмотреть все картины, вырезанные на стенах: вот вёльха, ткущая судьбу. Вот грозный дракон, спящий в недрах своей тюрьмы, – его опутали бесконечные цепи. Вот воин, которого не смогли одолеть мужи нескольких стольных городов. Вот красавица-княгиня, вся в шелках и самоцветных подвесках, медленно обрастающая горной породой…

Рацлава зачесала кожу под лоскутками – от холода ее руки снова начали зудеть и наливаться краснотой. Лутый, рассматривая стены лабиринта, незаметно для себя оттягивал ошейник большим пальцем – чтобы жал меньше. Лодки плыли и плыли, вода текла и текла, одни истории на стенах сменялись другими. Рацлава откинула фату с лица, и пар из ее рта засочился яростнее, толчками.

– Ни конца ни края?