Годовое кольцо

Мыши, суслики и лисицы живут своей отрывистой и лаконичной ночной жизнью, ветер посвистывает между каменными грудами, гудит в щелях каменной кладки, где спят змеи и шепчут на ветру бесчисленные шкурки, сброшенные ими.

Мы развели костер. Затрещали палочки-лапочки, удивляясь, что они могут гореть, могут для чего-то пригодиться здесь, где огонь не днюет и не ночует, пробегая палом раз в столетие. В этой степи свет костра короток и никого не может манить. Если от костра бросить, постаравшись, камень, он упадет во тьму, туда, откуда костра уже не видно, он уже спрятан морщинами земли.

И больше одного костра одновременно может увидеть только гуляющий по небу орел-вдовец, которому не спится в нечищеном гнезде на вершине Оглахты.

А время здесь ходит по кругу, в одни и те же ворота, сложенные из обомшелых камней. Если пойти от нашего костра прямо на юг, не уставши придешь на место, где не так давно, пять поколений людей назад, хонгорка Дарья, собирая саранки, провалилась в древний склеп.

Сначала, ужаснувшись от увиденного, она упала в обморок и повстречалась в нем со своим дедушкой Ахпашем, известным разбойником. Дедушка был непристойно обнажен, истощен, грыз саранки, гневно тряся жидкой косичкой. Когда Дарья пришла в себя и убедилась, что цела, она приценилась к отличной меховой куртке, надетой на погребальную куклу. У куртки был один недостаток: ее полы не запахивались одна на другую, а связывались встык кожаными ремешками. Подруги могли засмеять Дарью. Дарья развязала ремешки зубами, надела куртку на себя и выбралась наружу, оставив кукле несколько саранок. Обнова была на загляденье, и что Дарье было до того, что куртку сшили не позже того дня, когда Иисус воскресил Лазаря.

В котелке закипела вода. Мой ученый товарищ заварил чай. То, что насыпалось в воду, собиралось им весь долгий день, пучок к пучку, когда мы ехали по степи, на Июсах, на Малой Сые, между озер, на горных склонах. Товарищ назвал свою коллекцию букетом родного Хонгорая.

Я пошел за сыном. Но он спал крепко, неотменимо, да и началось время озноба. Я накрыл его одеялом. За этот день он прожарился и пропотел с головы до ног, кожа его зудела, и ногти продолжали припадать то к шее, то к подмышкам. Не беда, вечером его ждет ванная.

А те люди никогда не мылись и считали, что это принесло бы несчастье. Упаси нас Господи от такой традиции.

Почему Дарья упала в обморок? В склепе сидели куклы из кожи и ткани, набитые травой и пережженным прахом умерших, а головы кукол состояли из их черепов, заключенных в глиняные маски. Дарья посмотрела в глиняное лицо, продукт древнего, основательного реализма, ей могло показаться, что кукла пошевелилась, как бы оживая. А она могла пошевелиться от падения Дарьи по простым законам механики.

Люди с расписанными лицами очень серьезно относились к смерти, она же инобытие. Переправляя покойников к предкам, они совершали множество действий, прежде чем кукла занимала место в подземном срубе. Трупы кремировались, черепа пробивались, из них вынимался мозг. Возможно, они его съедали. Если это правда, значит, так было нужно.

Они обтягивали череп тканью. Для избранных ей мог быть китайский шелк. Они общались с хунну, хунну тогда правили Поднебесной, их ставка находилась в трех днях пути, на берегу Абакана. На материю накладывали белую глину и с большим искусством ваяли лицо. Расписным из простых полагалось одно лицо на всех, и лепилось оно небрежно. Но встречаются маски с такой тонкой личной выразительностью, они несут такую элегическую печаль, что хватаешься за забытое сердце. И понимаешь, что человек с тех пор не стал добрее, глубже и внимательнее к своим собратьям.

Маски раскрашивались красными, черными, зелеными красками — наносились спирали, треугольники, черточки — для мужчин так, для женщин так. Не забывали про косички. Для них на темени оставляли отверстие.

Да, у них было неравенство. Одни куклы занимали место у входа в склеп, и их непременно топтали ногами, занося новых пассажиров. Другие вольготно сидели в глубине, в первом классе.

Зимой не хоронили, собирая тела в некой храмине.

Куклы сидели в склепе неровными рядами — в каждом ряду были умершие за год, а год на год не приходится.

Усталость взяла свое: мы проснулись поздно, нас разбудил проголодавшийся сын. Солнце заливало степь, приближался полдень. Роса высохла, крупные бабочки-стрекозы носились косяками над травой и бились в стекла машины, заглядывая внутрь. А птиц не было видно и слышно, здесь им нечего есть. Вместо них запели кузнечики, этого было более чем достаточно.

Мы дышали чистым сливочным воздухом степи. Выпитая водка сластила, мы закусили ее вдохами ароматного плотного воздуха.