Годы боевые: 1942 год

Через день меня отозвали в штаб армии для выполнения обязанностей офицера связи. Это известие обрадовало меня. Я тяготился свое ролью представителя штаба, и просто не знал, для чего нужен этот представитель в штабе корпуса. Для «галочки»? Дескать, осуществляет штаб армии контроль за действиями подчинённого штаба?

Термин «офицер связи» был только что введён в Красной Армии, и поначалу он меня коробил. В Красной Армии и, вдруг, офицер! Впрочем, к этому термину я привык, как когда-то привык к введённому званию «генерал».

Обязанности офицера связи штаба армии выполнял майор Плаксин. Но его отдали под суд военного трибунала за невыполнения задания. Плаксин должен был вручить боевой приказ одному из соединений армии, но не вручил его, ввиду резкого изменения боевой обстановки в районе расположения штаба этого подразделения. Короче говоря там уже был враг. Отдать то его под суд отдали, но ограничились дисциплинарным взысканием и назначили командиром полка.

Сразу же мне было приказано доставить в правофланговые соединения новые шифровальные документы, «ключи» к шифрам, для шифровальщиков корпусов и дивизий. И новые кодированные карты. Средство передвижения — самолёт… на котором я никогда ещё не летал!

В качестве пилоте летел командир авиационного звена связи старший лейтенант Зыков. Это был совсем мальчишка с ещё неустановившимся характером, в котором проскальзывала просто несерьёзность. Кроме того, воспитывался он, наверняка в семье, где мелкая ложь не считалась большим грехом.

Итак, это был первый, самый первый, мой полёт. Пока лётчик с деловым видом прокладывал курс самолёта, я подготовил свою карту масштаба в одном сантиметре один километр. Наученный горьким опытом, когда я завёл колонну штаба 261-й стрелковой дивизии в Донбассе «не туда», я принял за правило всегда иметь перед собой карту, непрерывно сличая её с местностью. Знать, таким образом, точное своё местонахождение. Самолёт, в данном случае, не составил исключения из правил.

Самолёт У-2 (По-2), поставленный на лыжи, взлетел с огорода одного из приусадебных участков на южной окраине Барвенково, превращенного во взлётно-посадочную полосу. Недаром У-2 называли «кукурузником», «огородником», «капустником» и другими ласково-ироническими именами за его способность взлететь с пятачка и сесть на клочке ровной местности. Любопытным и занятным показалось мне то, что при вираже, когда самолёт ложился на одно крыло, земля как бы становилась дыбом.

Перед взлётом лётчик договорился со мной об условных сигналах связи и сферах наблюдения за «воздухом». На меня возлагалось наблюдение за задней небесной полусферой. Старший лейтенант несколько раз напомнил мне о необходимости тщательного наблюдения за воздушным противником, так как фашистские истребители охотятся за У-2. Несмотря на то, что У-2 обычно совершенно беззащитен, к тому же дешёв, гитлеровское правительство назначило самую большую премию лётчикам, сбившим именно этот самолёт, используемый как самолёт связи. Премия давалась, собственно, не за сам самолёт, как таковой, а за то, что перевозилось в нём. Это мог быть большой военачальник, офицер связи с важными боевыми документами, в том числе с боевым приказом. А задержка в сроках выполнения боевой задачи иногда равносильна проигрышу или выигрышу боя.

Сейчас мы летели к самому далёкому корреспонденту, к штабу, размещавшемуся на северной окраине железнодорожной станции и населённого пункта Стар. Близнецы. Это что-то около 50 километров. Поскольку железная дорога, соединяющая Барвенково и Стар. Близнецы имеет изгиб к югу, то маршрут самолёта был хордой, соединявшей дугу железной дороги, и проходил севернее её.

Был солнечный морозный день, на полях ослепительно белый снег, и… никаких следов войны! Самолёт летит над селом, с его улиц приветливо машут руками. Я попытался ответить любезностью на любезность, но тугой ветер так рванул руку, что она ещё долго ныла, напоминая о травме полученной одновременно с контузией.

Я смотрел на карту и заметил, что самолёт пролетает мимо Стар. Близнецов в пяти-шести километрах севернее. Вначале это обстоятельство не беспокоило меня, подвернёт, когда надо будет. Но потом, потом я убедился, что лётчик не ведает, что творит! Мы уже подлетали к станции Лозовой!

Я ударил в спину Зыкова. Зыков поворачивает голову и быстро обшаривает глазами небосвод, но не найдя ничего в небе, вопросительно смотрит на меня. Круговым движением руки я показываю, что надо садиться. Старший лейтенант не понимает причины, вызвавшей требование идти на посадку, движением головы и всем видом даёт понять, что садиться будет за населённым пунктом. Ну что ты будешь с ним делать!

Я резко ударяю ему в спину и показываю — на посадку! Моё злое лицо заставляет пилоты подчиниться. Мы сели.

— Куда тебя чёрт несёт! К немцам захотел? — почти ору я.

— Почему к немцам? Что вы такое говорите!

— Говорю такое, потому что ты залетел к Лозовой!

— Какой Лозовой? Это Близнецы!