Годы эмиграции

Часть I

ГЛАВА I

В Париже 23.V.1919. – Новая Мекка и Новый Вавилон. – Конференция мира. Вершители судеб России в отсутствии ее защитников, истцов и ответчиков. Советский Кремль и российская эмиграция. – Как последняя была призвана к ответу за заключенный большевиками сепаратный мир в Брест-Литовске. – Что было скрыто от непосвященных, когда Конференция решала судьбы мира, и что вскрыли позже Ллойд Джордж, Керенский, Черчилль, полковник Гаус. – Разброд среди русской эмиграции и недружелюбное отношение сепаратистски настроенных б. российских меньшинств. – Безуспешные попытки воздействия на Конференцию мира и Конференцию Второго Социалистического Интернационала. – Бесперспективное будущее

Вечерело, когда 23 мая 1919 г. мы с женой высаживались в Париже с поезда, привезшего нас из Марселя. Послевоенное освещение Лионского вокзала не переставало быть тусклым, мрачным. Люди толпились и толкались, ища выхода, волоча свои пожитки. Вывезенное нами из России имущество умещалось в двух небольших плетенках, ибо «эвакуировались» мы совершенно неожиданно и внезапно, без копейки денег и элементарной экипировки. Даже шляпы у меня не было, – ее заменил старый фетр жены.

На душе было тоже невесело. Ничего определенного и никаких перспектив. Для чего, собственно, приехали и на какое время? Чего можно будет достичь политически и вообще что можно делать в чужой стране при недостаточном знании языка и неспособности к физическому труду? Эмигрантом не приходилось быть: самодержавие сделало меня, как я ни упирался, революционером, большевизм принудил стать – тоже против желания – политическим эмигрантом.

В книге о «Современных Записках» я уже упоминал, что, покидая в сентябре 1918 года Москву, мы с женой, как и чета Фондаминских, никак не предполагали попасть в Париж. О конференции мира никто из нас и нас окружавших не заикался. Только добравшись 31 декабря 1918 г. до Одессы, мы узнали, что цель наша кружным морским путем попасть за Волгу и в Сибирь на фронт Учредительного Собрания, куда не удалось нам попасть сухим, северным путем, уже отпала: 18 ноября 1918 года казачьи атаманы в Омске арестовали членов, так называемой, Уфимской Директории, возглавлявшейся Авксентьевым, и Верховным Правителем был провозглашен военный министр Директории адмирал Колчак.

Переворот в Омске был не первым военным переворотом справа при более или менее открытой поддержке Союзных 10 представителей. Аналогичное произошло немногим раньше, 4 сентября 1918 года, в Архангельске. При содействии английского генерала Пуля, капитан 2-го ранга Чаплин арестовал членов «Временного Управления Северной Области», возглавленного Н. В. Чайковским, и во главе правительства фактически вскоре оказался генерал Миллер, позднее похищенный в Париже советскими агентами с помощью ген. Скоблина и др. И в Крыму демократическое правительство С. С. Крыма, сметенное в первых числах апреля 1918 года большевиками, заменил сначала ген. Деникин, а потом ген. Врангель, свергнутый большевиками уже «всерьез и надолго».

И очутившись в Париже поздней весной 1919 года, я был далеко не единственный и не первый из членов Учредительного Собрания эсеров, туда попавших. Со всех концов России прибыли и прибывали другие, оказавшиеся у себя на родине «не у дел», под угрозой ареста или того хуже. Среди прибывших были и непосредственные жертвы омского и архангельского переворотов: Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговский, А. И. Гуковский и др. Как и меня, никто не звал их в Париж и никто их туда не делегировал. Это было инстинктивное, почти стихийное притяжение не столько «светоча мира», сколько центра, в котором решались международная политика, судьбы мира и, тем самым, России.