Годы и дни Мадраса

Черный город теперь называется Джорджтаун. Новое имя этой части Мадраса было дано в 1912 году, когда принц Уэльский, будущий английский король Георг V, посетил город. Джорджтаун четырехугольником охватывает территорию к северу от форта. Его узкие улицы, пересекаясь, тянутся от центрального вокзала до гавани. Вдоль улиц дует соленый ветер с океана. Неумолчный шум гавани врывается на них, разбивается о глухие изгороди каменных домов и теряется в запутанных переулках и тупиках. С утра до вечера здесь многолюдное оживление. Торгуют сотни лавок и магазинов, работают банки, люди толкутся у ворот храмов и церквей. Из темных харчевен и закусочных аппетитно тянет жареным тестом и острыми приправами. По узким дорогам города, заваливаясь из стороны в сторону, ползут зеленые и красные автобусы, скользят автомобили всех марок и всех времен, пробивая себе дорогу резкими звуками сигналов, бегут, задыхаясь, потные рикши, степенно, не обращая ни на кого внимания, бредут грустные священные коровы. Они шарахаются только от трещащих мотоциклов, но затем вновь обретают душевное равновесие. Поток пешеходов перехлестывает тротуары и выливается на мостовые. Люди лавируют между машинами и коровами, стараясь не задеть ни тех, ни других. Здесь, среди каменных раскаляющихся днем на солнце домов, украшенных яркими киноафишами и рекламами торговых компаний, бьется деловое сердце Мадраса. Здесь вы увидите сарацинские купола Верховного суда, строгие линии многоэтажных зданий «Барман Шелл» и Южно-Индийской торговой палаты. В окнах экспортно-импортных контор, отражаясь, стынут краны гавани и океанский горизонт.

Вечерами в душном мареве над домами пляшут цветные светящиеся буквы и мерцают зеленоватые шары фонарей. Из раскрытых дверей лавок и харчевен ложатся на тротуары желтые квадраты света. Кокосовые пальмы, раскачиваясь под влажным ветром, бросают трепетные причудливые тени на людей, дома, автобусы. Но по мере удаления от главных магистралей Джорджтауна света становится меньше, дома понижаются и, наконец, переходят в крытые пальмовыми листьями лачуги. Рядом с деловым сердцем города живет его нищета. Здесь нет сверкающей рекламы и оживленного городского шума. Усталые, плохо одетые люди молча сидят на порогах своих домов. Тусклые пыльные фонари скупо освещают полуголых детей, играющих на дороге, и копающихся в отбросах тощих черных свиней. Морской бриз беспрепятственно гуляет среди глинобитных хижин, шумит кронами деревьев и путается в темных грязных переулках. Сюда к ночи в поисках убогого пристанища стекаются нищие, прокаженные, бездомные. Узкие улички, тесные дворы и выщербленные тротуары не могут вместить их всех, и они выплескиваются в кварталы каменных домов, на автобусные остановки и на площадь перед Верховным судом, устилая каждое свободное пространство спящими телами, завернутыми в рваную ветошь и латаные тонкие одеяла. Они — второе, трагическое лицо Черного города. Это лицо возникло в колониальный период и не исчезнет, пока в городе существуют преуспевающие потомки Берри Тиммапы и Кази Виранны.