Годы и дни Мадраса

…Утром 22 декабря 1964 года море было относительно спокойным. В деревне Тхангачимадам 50 рыбаков готовились выйти на лов. Они долго совещались на берегу. Старики показывали на зловещие тучи, обложившие горизонт. В тучах полыхали синие молнии. Старики в раздумье качали головами. Но молодых это не беспокоило. Они видели эти тучи и молнии уже неделю. Все знали, что в той стороне, у Цейлона, море всегда в это время бурное. Но бушующие там шквалы и ураганы редко докатывались до побережья. Поэтому рыбаки ушли в море. Назад они не вернулись. Из пятидесяти повезло только одному. Он спасся чудом. Потеряв свою лодку, рыбак вплавь через штормовые волны добрался до берега. Там нашли его, израненного и потерявшего сознание. Очнувшись, он рассказал о трагедии, разыгравшейся в океане. Штормовой шквал налетел па флотилию на ее пути к берегу. Легкие суденышки рыбаков были опрокинуты. Ветер разметал их в разные стороны. Мачты и весла поломались. Людей захлестывали огромные волны. В течение нескольких дней океан выбрасывал на берег трупы погибших.

Разгул декабрьского циклона продолжался несколько дней. Потом ветер утих, океан успокоился, на небе, свободном от туч, засверкало солнце. Постепенно жизнь побережья налаживалась. Похоронили погибших, отстроили хижины. Вновь на рассвете рыбаки уходят в море. Но кто может поручиться, что они вернутся домой, когда в Мадрас придет очередной циклон…

Католики. Фома Неверный

— Да, да, пожалуйста, входите. Я жду вас.

Навстречу мне из-за небольшого стола, заваленного книгами и рукописями, поднимается человек. На нем белая сутана и стоптанные домашние туфли.

— Вы патер Фигредо? — на всякий случай спрашиваю я.

— Конечно, конечно. Вы не ошиблись.

У патера Фигредо интеллигентное лицо, его умные глаза глядят сквозь очки в простой железной оправе. Он проводит крупной рукой по облысевшему лбу и улыбается полными губами.

— Я сейчас, — говорит он и исчезает в узком дверном проеме.

Через несколько минут он ставит передо мной что-то завернутое в холстину.

— Вот ведь иногда какие вещи попадаются, — приговаривает патер, снимая тряпицу.

Под тряпицей оказывается бронзовый ларец. По стенкам ларца идет витиеватый орнамент, чередующийся со стилизованным изображением павлинов. Центральный павлин — двухголовый.

— Обратите на него внимание, — говорит Фигредо, — это эмблема ордена августинцев.

— Вряд ли, — с сомнением качаю я головой. — Эта эмблема иногда встречается в индусских храмах периода империи Виджаянагара.

Патер на минуту задумывается. Потом пристально смотрит на меня из-под очков.

— Пожалуй, вы правы. Августинцы здесь ни при чем. Ну а что вы скажете насчет этого?

Он приподнимает крышку ларца. На ней две фигуры. Одна со всеми атрибутами Иисуса Христа, другая в индийском дхоти.

— По всей вероятности, — начинаю я, рассматривая крышку, — это имеет отношение уже к христианству. А кто рядом с Христом?

— Святой Фома.

— Вы уверены?

— О да! Ларец я датирую XVI веком. Музеи Лондона, Парижа и Дели подтверждают это.

— Ну а святой Фома, какое же отношение он имеет к Индии?

— Как какое? — удивляется патер. — Он был первым проповедником христианства здесь, в Мадрасе.

— Давно это было?

— Я считаю, что в I веке нашей эры. Вы ведь знаете, Индия вела тогда оживленную торговлю с Римом. До сих пор около Пондишери в Арикамеду сохранилась римская колония. Святой Фома мог приплыть на одном из этих кораблей. Знаете легенду о его пророчестве? Святой Фома поставил каменный крест на берегу океана и сказал: «Когда волны коснутся его подножия, европейские христиане приплывут в Индию». Когда корабли Васко да Гамы вошли в Каликат, волны уже лизали подножие креста.

— Неплохо, — сказала я. — Только, когда жил Фома, в тех странах, откуда пришли в Индию завоеватели, и христиан еще не существовало.

Патер снова задумался.

— Но ведь он был апостол и видел на много лет вперед, — неуверенно произнес он.

— Так зачем же этому апостолу понадобилось придать оттенок фатальной неизбежности началу европейской колонизации Индии? Вы не знаете? Может быть, это понадобилось кому-то позже?

Фигредо потер лысеющий лоб.

— Я никогда не рассматривал эту легенду с такой точки зрения.

Патер заворачивает ларец в холстину и переводит разговор на другую тему.