Годы и дни Мадраса

— Не правда ли, смешно? — обратился он к собравшимся. Сидевшие на широких деревянных скамьях подростки и несколько студентов вразнобой крикнули, что это действительно смешно.

— Ну, а теперь, — сказал он бодрым тоном зазывалы и бывалого конферансье, — прошу вас быть откровенными с нами. Что вы думаете о «Моральном перевооружении»?

Зазывала носил имя великого человека. Мохандас Карамчанд Ганди был его дедом. В этой утренней сцене как будто все смешалось: великое имя, странный конферансье, пальба из пистолетов и, наконец, переделка мира. Что это? Но лучше рассказать все по порядку…

Все трое появились в колледже во время ужина. Самой видной из них была Омико Чиба. Она оказалась рядом со мной за столом. Высокая, с тонким фарфоровым лицом, она спокойно рассматривала сидящих своими чуть косо поставленными глазами. Смугловатую кисть украшал элегантный браслет с полудрагоценными камнями.

— Разрешите представиться, — обратилась она ко мне. — Омико Чиба из Японии.

Ее английский язык был безупречен, каким бывает он у людей, с детства говорящих на нем.

— Очень приятно, — отозвалась я.

Я не удивилась ее появлению. В колледже иностранные гости были часты.

— Вам нравится Мадрас? — вежливо поинтересовалась я.

Омико снисходительно улыбнулась, и я поняла, что задала слишком банальный вопрос.

— Чем вы здесь занимаетесь? — поспешно поправилась я.

В чуть раскосых спокойных глазах японки мелькнуло что-то вроде одобрения.

— Видите ли, — чуть покровительственно начала она, — я и две мои подруги, одна из Новой Зеландии, другая из Кейптауна, — революционеры.

— О! — от неожиданности сказала я.

— Это вас удивляет? — продолжала Омико, явно польщенная эффектом своих слов. — Тем не менее это так. Мы революционеры. Мое поколение появилось на свет, когда мир оказался безнадежно испорченным. Если вам это непонятно, я поясню. У одного денег много, у другого пустые карманы. Капитализм имеет много язв, что же касается коммунизма, то он себя не оправдал. Вы, наверно, слышали о Советском Союзе?

— Угу, — промычала я, боясь подавиться очередной ложкой риса.

— Так вот, Советский Союз существует почти 50 лет. Может быть, вам известна такая цифра, хотя многие ее не знают. И до сих пор там есть недостатки, как сказал их премьер, в воспитательной работе с молодежью.

— Так что же серьезнее — язвы капитализма или недостатки в воспитательной работе с молодежью в Советском Союзе?

Омико холодно и покровительственно посмотрела на меня.

— Мы, революционеры, призваны лечить эти язвы и поднять моральный уровень стран свободного мира.

— А как же насчет недостатков в воспитательной работе с молодежью в Советском Союзе? Может быть, им тоже стоит помочь? — засмеялась я.

Омико недовольно подняла тонкую бровь, давая понять, что фамильярности она не допустит.

— Для нас, революционеров нового типа, этот вопрос решен, — назидательно сказала она. — Мы должны поднять капитализм на такие высоты, чтобы он мог противостоять коммунизму, этому тоталитарному режиму. Вы даже не представляете, что это за страна, никакая моральная революция им уже не поможет. Эти люди окончательно испорчены классовой борьбой. Будь на вашем месте кто-нибудь из Советского Союза, разве с ним можно было бы говорить? Мы с вами цивилизованные люди, поэтому и можем свободно беседовать.

Если бы Омико Чиба меньше слушала себя и обращала внимание на собеседника, может быть, она и поняла бы, в чем дело, или, во всяком случае, задумалась над той внезапной веселостью, которая охватила меня. Но Омико была выше этого и продолжала упоенно развивать свои мысли.

— Мы хотим добиться, чтобы капиталист перестал тратить деньги на себя, а рабочий не оставлял бы их в игорных домах. Знаете ли, я очень много путешествовала, — тон Омико становился все более доверительным, — так вот, в Рио-де-Жанейро, может быть, вы и знаете, что этот город находится в Бразилии, есть рабочие кварталы. Их обитатели пропивали деньги. Но когда мы там появились, они под нашим влиянием перестали это делать. Это была действительно революционная акция. А один капиталист не платил налогов, но под нашим влиянием раскаялся и все сразу заплатил.

— Вы не думаете, Омико, что для переделки мира надо сначала изменить социальные и экономические условия?

— Нет, — уверенно и категорически ответила японка. — У нас в Японии условия хорошие, а моральный уровень низкий.

— Вы путаете разные вещи, — возразила я. — Дело не в том, высок или низок жизненный уровень, а в том, каким образом люди добывают средства к жизни. Одни добывают их своим трудом, другие, эксплуатируя себе подобных. Очевидно, эта возможность эксплуатации и убивает нередко в людях человеческие качества.

— Это что-то новое! — высокомерно сказала Омико. — Главное — моральные ценности, остальное — второстепенное.

— Хорошо, пусть так, — сказала я, не став спорить. — Вы, очевидно, хотите совершить какую-то моральную революцию?

— Не хотим. Мы ее совершаем, — назидательно заметила моя собеседница.

— Вы уверены, что ваши моральные качества позволяют вам это делать?