Кранцбюллер смутился. Как исправить этот промах, вина за который лежала и на нем? Кранцбюллер вытянулся, лицо его приняло виноватое выражение.
- Учтите: мне нужен настоящий, опытный разведчик, а не счетовод… Кстати, что он делает с русскими офицерами после допроса?
- Расстреливает… Ведь у нас нет команд для конвоирования пленных.
Мильдер задумался.
- А ведь эти офицеры могли быть нам весьма полезны. Позовите ко мне Кауфмана.
- Простите, господин генерал, но допрошенные русские офицеры уже расстреляны…
- Нет… Кауфман положительно ничего не соображает. Вызовите его немедленно. Если он сам не способен думать, то, может быть, сумеет воспользоваться хоть своим безукоризненным русским произношением.
3
В дивизии теперь только и говорили о героическом подвиге старшего сержанта Рыкалова. Политработники замучили расспросами Миронова. Посетил взвод и беседовал с бойцами парторг полка Ларионов. Несколько раз приезжал редактор дивизионной газеты, переспрашивал, уточнял. На другой день вышла дивизионная газета. На первой полосе газеты был помещен портрет Рыкалова с очерком на всю страницу «Бессмертный подвиг», написанным Ларионовым.
И как только газета попала к Канашову, он тут же направился в политотдел.
Заместитель командира дивизии по политчасти полковой комиссар Коврыгин встретил его настороженно.
- Ну что, подполковник, опять чем-то недоволен?… На что жаловаться пришел?
Канашов достал из полевой сумки наградной лист на Рыкалова, бумагу с резолюцией Коврыгина: «Отставить».
- Я хочу знать, товарищ полковой комиссар, чем вызвано это решение? Человек не пожалел жизни…
- Это демагогия, подполковник… Никто не думает предавать забвению подвиг Рыкалова. Газету видели? Это одно. Политработники проведут беседы с бойцами о герое. Мы решили послать письмо его родным…
- Рыкалова надо представить к награде, товарищ полковой комиссар. О таких людях должна знать вся армия. А то, что вы делаете, имеет местное значение.
- Ну, подполковник, знаете, не вам меня учить…
- Я настаиваю на подписании наградного листа,- твердо сказал Канашов, кладя перед Коврыгиным новый наградной лист.
- Да вы с ума сошли! То просили ему орден Ленина, а теперь хотите, чтобы ему звание Героя присвоили?
- Да, Героя… Направьте, там разберутся.
- Этого мы не можем сделать. Ни комдив, ни я не будем подписывать этого документа. Послать реляцию на награждение, когда дивизия отступает?! Вы в своем уме?
- Я думаю, Рыкалов остановил вражеский танк, не зная, будем ли мы отступать или наступать. Вы должны сделать это как коммунист, которому партия доверила воспитание тысяч людей.
Коврыгин сердито блеснул глазами и крикнул, теряя самообладание:
- Вы демагог и невоспитанный грубиян! Я старше вас по званию, я требую…
- Тогда я вынужден действовать через вашу голову. Там, наверху, определят, кто из нас прав, - перебил его Канашов и, рассерженный, вышел.
Но не прошло и получаса, как, прихрамывая на правую ногу, в комнату вошел старший политрук Ларионов. Раненая рука его висела на подвязке. Вид у него был встревоженный.
Коврыгин, не глядя на вошедшего, быстро разгребал на столе двумя руками одновременно кипу бумаг и, подняв глаза на парторга, догадался о цели его прихода.
- Вы тоже ко мне насчет Рыкалова?
- Да, товарищ полковой комиссар.
- Поддался Канашову и пришел убеждать меня, что Рыкалову надо звание Героя присвоить?…
- Не поддался, а глубоко убежден, что Рыкалов этого заслуживает. Я сам видел, как комсорг совершил этот подвиг.
- А знаешь ли ты, что пока вы выпрашиваете ему звание Героя, в других ротах и полках многие наши воины тоже подвиги совершают?
- Если и они, жертвуя жизнью, останавливают врага, им тоже надо присваивать звание Героя…
- Эх, товарищ Ларионов, партийного подхода у вас к фактам нету, хотя мы парторгом вас назначили… Живет в вас эдакий журналистский зуд, удивить всех броским словцом, сенсацией. Да если бы мы с вашей щедрой журналистской руки звание Героя давали, то, глядишь, через месяц мы бы имели в армии целые полки и дивизии из Героев!
- Не сомневаюсь, что их будет очень много… А насчет зуда, товарищ полковой комиссар, так партией я воспитан… Это мой долг - коммуниста и журналиста - писать правду о войне и подвигах советских людей.
- Ну, вот что, - встал раздраженный Коврыгин, - хватит передо мной блистать эрудицией. Идите выполняйте свои обязанности и не мешайте мне работать. Скажите спасибо, что у меня нет времени заниматься подобными демагогами. А то бы вытащил вас с Канашовым на парткомиссию да так продраил с песочком, чтобы надолго запомнили…
Ларионов стоял, подняв гордо голову, и смотрел откровенно и осуждающе в глаза Коврыгина.
- Напрасно вы из парткомиссии делаете пугало для коммунистов… Поверьте, Канашову и мне, простреленным вражескими пулями, в жизни ничего не страшно.
…Когда дверь захлопнулась, Коврыгин задумался: «А что, вдруг напишут жалобу члену Военного совета? Ведь надо же такое совпадение: в одном полку и два таких скандалиста. Следует предпринять кое-какие контрмеры. Русачева надо убедить в несостоятельности их затеи с Героем».
Глава пятая